Владения коммунистов на юго-западе ежедневно атаковали со стороны Профсоюзной улицы и Черемушкинского рынка, где «профсоюз» азербайджанских торговцев соорудил в короткие сроки настоящую оптовую укрепбазу с системой подземных хранилищ.

Но даже орды гостей из Закавказья не смели соваться в Чертаново, где собрались самые отчаянные и безбашенные фрики со всего города. Опустившиеся панки, безнадежные наркоманы, маньяки всех сортов, бичи со свалок и привокзальные бомжи, гопники, буйные пациенты закрытых психушек и полоумные менеджеры, дорвавшиеся до свободы разрушения – кого там только не было. Настоящие черти нового московского Ада. Они безбоязненно шли в атаку и возвращались всегда с победой. Только чертановские не хоронили своих, бросая уже раздетые и ограбленные трупы прямо на тротуарах. Ходили слухи, что их пленные замораживались заживо в холодильниках универсама «Чертановский» и шли на строганину. Опровергнуть эти слухи никто не мог – обледеневшие туши не выдают чужих тайн.

В считаные дни слухи о новых центрах овладели городом. Люди бежали, ехали, переползали украдкой, гибли в стычках, пробирались тайком по темным улочкам, ставшим смертельно опасными. Этническим татарам досталась обширная территория от Третьего транспортного кольца, где начиналось соседство с коммунистами, через Большую Татарскую до бывших трех вокзалов, со штабом на единственном уцелевшем из них – Казанском. Своих убитых они хоронили на мусульманском кладбище в 1-м Рощинском проезде. Я часто скрывался здесь, поскольку имею соответствующую фамилию, но всем чужакам здесь относились очень жестко. Ходили слухи, что во Владыкино сбежались все садо-мазохисты, но это больше походило на первый анекдот послеРазборной эры.

Разбор. Кто придумал этот термин? Никто. У матерных народных частушек нет автора, нет его и у новой реальности, нуждавшейся в обозначении. Молва определила всех оставшихся пенсионеров на Бабушкинскую, военных – на улицы маршалов Бирюзова, Рыбалко и прочих. Бывших петербуржцев, отрезанных ныне от родины, – понятное дело, на Ленинградский проспект и все прилегающие улицы с такими близкими сердцу морскими названиями. Группировки фанатов заняли «свои» стадионы и терроризировали оттуда соседние районы. Периметры территорий ограждали, как могли, зачастую баррикадами из брошенных машин и городского строительного хлама. Интересно, кто собрался в Люблине и Басманном? Любовники и басмачи? Я не знал ответа, хоть и принадлежал к команде сталкеров – новой связи бессвязного города…

– Вот деньги, спасибо за подвоз и новости. – Окончательный расчет с пилотом произошел уже возле своего дома. В Железнодорожном есть и электричество, и вода. Скорее к себе, на пятый этаж. Квартира обдала теплом, таким привычным и уютным, что я на мгновение прижмурился. Пакет с едой, только непонятно, что в нем делают початая бутылка абсента, охотничьи спички и шампуры. На шашлыки меня вроде никто не зазывал. Стоп. Где я, в какой реальности? Савеловский, «Киргизия», Разбор, 2012, кровь, и вот опять дома, и на мобиле – сентябрь 2010-го, столько-то часов тридцать минут. Бред. Я выбираю звонок другу.

– Привет, Серега, буду краток. Не подумай плохого, но Лужков все еще на месте? Кто сейчас рулит на Ленинском проспекте?

– Привет. Ты что, пьяный? Ты же не пьешь.

– Ответь на вопрос, – промямлил я уже менее решительно.

– Юрий Михалыч вчера вроде на месте был, а с утра не звонил еще. На Ленинском рулят, как обычно, гайцы. Послушай…

– …А киргизы?

– Хороший вопрос. Киргизы… Ничего не понял, но на всякий случай поржал. Ты когда диск с фотками привезешь, селигерскими, уже два месяца прошло? Короче, мы купили новый ноут, а там…

…пип-пип-пип…

Чувствуя себя последним кретином, я нажал на «отбой».

ЧЕРНЫЙ СТАЛКЕР. УРОВЕНЬ 2

Лампа на полированном столе, отражения в нем, забористый белорусский самогон. Поселок Зеленый Мыс уже погрузился в крепкий послерабочий сон. Когда целую неделю, а то и месяц пашешь как вол, не от кружки чая до обеда, по-советски, а все бегом, то и сваливаешься почти замертво, едва донеся голову до казенной подушки. Никаких тебе сновидений, никаких ночных пробежек в туалет. В такое время можно разговаривать, почти не таясь – все равно спящие в комнате мужики даже ухом не поведут. Еще попробуй перекричать забористый храп, похожий на безуспешные попытки бригады лесорубов завести бензопилу. Трем полуночным собутыльникам приходилось иногда повышать голос.

– Так я и говорю, это форменное безобразие! Наплодили спекулянтов, фарцовщиков, кооператоров этих, – горячился Лукич, как его все звали, водитель «ЗИЛа». – И так ничего не купишь в магазине, а теперь еще и переплачивай втридорога. Слыхали, скоро закон новый примут, о кооперации? Теперь в законе будут строчить эти майки поганые, с надписями, и загонять по три рубля. И ведь найдутся, кто брать будет! Вот скажи, Игорек, это справедливо? Справедливо, что я 14 лет отпахал в своем АТП, одна запись в трудовой, а какой-то пацан перепродаст товар, который со склада оптом уведет, и заработает, как я за месяц? Справедливо? Какой же тогда социализм? Где он, этот социализм?

История в документах

– Ты, Лукич, вчерашними категориями мыслишь, доперестроечными, – ответил усатый инженер в форменном «афганском» п/ш. Такие носили только приближенные к хозчасти. – Может, на прилавках хоть что-нибудь появится. Мож, водку начнут продавать, Горбач поганый все повымел, мать итить. Кстати, а кто самогонку умудрился через КПП пронести?

– Ребята из химразведки гоняли на бронниках. – Лукич наполнил граненый столовский стакан наполовину, аккуратно нарезал ломтиками импортную ветчину. – В деревне брали, на границе с «тридцаткой». Те божились, что «довоенная», это они так времена до 26 апреля называют. Черт-те что… Эх, мужики, дожили – чтоб пожрать нормально, по-человечески, надо башку в четвертый реактор засунуть. Я этого дефицита уже лет пять в нашем гастрономе не видел. А водки обыкновенной и здесь не попьешь, приходится партизанскими тропами возить. Молодцы, ребята, одно слово – разведка! А спекулянтов этих, кооператоров-предпринимателей, все равно надо ловить и сажать, а не в закон вводить.

– Через несколько лет, когда п-перестройка порушит здесь все к чертовой матери, фарцовщики и валютчики станут самыми у-уважаемыми членами общества, – вдруг неожиданно и как-то задумчиво обронил третий, уже изрядно пьяный. – Вот у-увидите. А СССР развалится.

– Это кто тебе сказал? Почему развалится? – Ломтик дефицитной буженины у Лукича так и остался висеть недоеденным. – Димон, ты что, самогону перепил?

Игорь нервно поежился и покосился на окно, будто кто-то мог топтаться два часа застолья по ту сторону мартовской слякоти и терпеливо подслушивать.

– Жорик сказал, – так же безучастно пробубнил Димон, зажевывая лимоном.

– Какой? Дружбан твой, Черный Сталкер? Этот скажет, – хмыкнул Игорь, – поскольку сам из таких. Когда его из больницы выпустят?