– С вами все в порядке, сэр? – спросил шофер, вернув задумавшегося Джилла с небес на землю – или на Землю.
Вздрогнув, Спенсер посмотрел на него через зеркальце заднего обзора:
– Я что-то сделал или сказал? – спросил он, неловко качая головой. – В смысле, у меня какой-то странный вид или что-то в этом роде?
Водитель пожал плечами.
– Да так, на мгновение ваше лицо сделалось… ну, скажем, весьма серьезным. Нахмуренные брови, закушенная губа. Что-то стряслось? Вы что-нибудь забыли? Я могу чем-то помочь?
Настала очередь Джилла пожать плечами. Он не мог об этом говорить: не имел права откровенничать со всяким любопытным, но, действительно, «стряслось» несколько вещей. И ничего нельзя поделать, даже с кем-то посоветоваться, пока он не составит себе более полную картину.
За окном проплывало ясное голубое небо, а Спенсер снова нахмурился и начал покусывать губу. Да, сейчас-то небо ясное, но прошлой ночью, на протяжении двух часов, оно таким не было. И все же, с точки зрения любого радиоастронома, оно оставалось необыкновенно ясным. Более ясным, чем когда-либо раньше за всю историю человечества.
Явно какой-то эхо-сигнал или эхо-сигналы.
Или, может быть, нечто иное? Может быть, нечто совершенно иное…
* * *
У аэродрома имелись ворота, и на перекладине, сгорбившись, сидел министр Джилла, Джордж Артур Уэйт (якобы «нижестоящий» в министерстве обороны, но Спенсер знал, что это всего лишь уловка с целью придать его посту некую степень неясности). Красивый и небрежно одетый, разгуливавший без галстука, с расстегнутым воротником шелковой желтой рубашки, видневшейся из-под легкого серого пиджака, Уэйт походил на молодого богатого бездельника – что-то типа всезнайки-подростка, который так толком и не повзрослел. Джиллу подумалось, что, если прищурить глаза, можно увидеть пресловутую сорочку, в которой родился Уэйт.
Вытянув длинные ноги и легко спрыгнув с ворот, Уэйт встретил автомобиль. Позади на аэродроме стоял вертолет, лопасти его винта медленно вращались в ожидании.
– Спенсер, – улыбнулся Уэйт льстивой улыбкой и протянул руку Джиллу, когда тот вылез из машины.
Они обменялись рукопожатиями, и Джилл сказал:
– Джордж, ты по-прежнему выглядишь как плейбой.
Да, самый натуральный плейбой. Ничего консервативного не было в этом субъекте. Никакого костюма в тонкую полоску или котелка, ни сложенного зонтика, ни свежей «Тайме». Длинноногий, сладкоречивый, подающий-большие-надежды-ничего-особого-не-делая Джордж Артур Уэйт. Или иногда «король Артур» – для своих подчиненных (вероятно, из-за присущей ему язвительности, вполне способной сравниться по остроте с Экскалибуром). Надо сказать, что внешность Уэйта была очень обманчивой…
Покуда Джилл окидывал быстрым, но внимательным взглядом министра, Уэйт, в свою очередь, изучал его – и не только видимое глазу.
При росте где-то в пять футов одиннадцать дюймов Спенсер Джилл был дюйма на два пониже Уэйта, но гораздо массивнее. И при тридцатисемилетнем возрасте он был на три года старше министра. Джилл, однако, выглядел на сорок с лишним (редкая болезнь крови – ныне четыре года как в состоянии ремиссии и, надо надеяться, исчезнувшая навсегда – успела состарить его организм). За слегка изогнутыми чувственными губами прятались ровные белые зубы, нос – прямой и узкий, высокий лоб, бледная кожа (следствие болезни), песочного цвета волосы с вкраплениями седины. Непроницаемые глаза, способные быть в какой-то миг зелеными, а в следующий – уже серыми. В целом, в его внешности усматривалось что-то загадочное. Что едва ли могло удивлять.
Девятнадцать лет назад к нему, еще юнцу, пришла известность: в нем признали новый феномен, квантовый скачок природы, старающейся не отстать от науки.
Джилл «понимал» машины. Его прадед по отцовской линии был инженером, и это казалось единственной причиной того фокуса, что сотворили с ним гены. Хотя, чем бы там ни занимался его прадед, вряд ли это могло объяснить феноменальные способности Спенсера.
«В наш век компьютеров, – писал один эксплуатирующий сенсации журналист, – обязательно должны быть умы, подобные компьютерам! У этого юноши ум именно такого рода». Журналист, естественно, напутал: мозг Спенсера Джилла был вовсе не таким. Скорее, юноша понимал компьютеры, да и все другие виды машин, «слушая» и чувствуя их. В восемнадцатилетнем возрасте он обратил на себя всеобщее внимание, описав мобайлы и механизмы Хита Робинсона [3] и назвав их при этом «бездушными монстрами Франкенштейна». Он не понимал их, потому что они сами не могли себя понять.
– Будь они людьми, – заявил тогда Спенсер, – они были бы идиотами…
На замечание Джилла насчет «плейбоя» Уэйт ответил, в общем-то, искренней улыбкой и сказал:
– Когда я был молодым субальтерном [4] , мне пришлось пройти курс САС [5] , который я, конечно, провалил. Чересчур физическая работа! Но знаешь ли ты, что офицеры САС не носят никаких знаков различия? А их подчиненные обычно не отдают им честь? Это действительно так. А ты догадываешься почему?
Джилл кивнул:
– Такие формальности только помогут определить их в качестве мишеней. А при службе их профиля кому это нужно? Они и без всякой рекламы достаточно выделяются.
– Мир дипломатии во многом такой же, – уведомил его Уэйт, но воздержался от дальнейших комментариев на данную тему. Открыв задвижку ворот и распахнув их, он заметил:
– Четыре года назад, пока ты был занят тем делом Дома Дверей в Шотландии, я работал в Москве военным атташе… э-э… фактически в разведке. Находясь в бывшем СССР, я, конечно же, был не в курсе многих событий. Но вторжение пришельцев не так-то просто сохранить в тайне, надо смотреть фактам в лицо: об этом узнал весь мир! Во всяком случае, когда я переместился в министерство обороны, в наш собственный, довольно особый отдел, твой… э-э-э… высшей степени драматический доклад стал для меня весьма увлекательным чтением. В более недавнее время, даже совсем недавно, мне поручили снова взглянуть на это дело: углубленно изучить все досье, для двойной гарантии, что из него больше ничего невозможно извлечь, понимаешь меня?
Джилл снова ощутил тот же холодок, пробежавший по коже, и спросил, когда они направились к вертолету:
– Насколько недавно? Я имею в виду, когда тебе это поручили?
– Ровно тридцать шесть часов назад, – ответил министр, бросив на Джилла искоса то ли любопытный, то ли оценивающий взгляд. – И я полагаю вполне естественным, что на меня произвела сильное впечатление роль моего предшественника – э-э-э… Эвида Андерсона? – в тех предыдущих событиях. Или если не его роль, то, определенно, его последующий упадок.