– Втянуть? – задумчиво повторил он. – Нет, это неправильное слово. Но я действительно успел подумать: как нам изменить жизнь. Обоим. Вряд ли мы с тобой станем делать традиционную, с девяти до восемнадцати в офисе, карьеру. Ну и что остается? Перебиваться случайными заработками? Братков в бур-козла обыгрывать? Как-то несолидно. Ты согласна? – взглянул испытующе.
– Ну… а какие могут быть варианты? – осторожно спросила она.
– Как какие? Схватить разом. Много, быстро – и убегать.
Сашины глаза округлились:
– Ты этого своего серьезного Валерьяновича ограбить, что ли, хочешь?
Зиновий развеселился:
– Ой, Сашка, ну что ты несешь! Какие из нас грабители? Шахматист и студентка.
– Или шулер – ну и м-мм… хороший водитель.
– То есть ты не против?
– Ну, мне бы тоже хотелось, – призналась она. – Чтобы было много-много денег. А потом уехать на край света. И ни о чем не думать.
– Значит, будем разрабатывать план?
– Нет, – вздохнула она. – Все грабители неминуемо попадаются. А мне в тюрьму нельзя. Я там умру сразу.
Погрустнела, сбросила его руку с плеча. Пробормотала:
– Слушай, я поеду.
– Сашка! – строго молвил он. – Ты сама нафантазировала, а теперь расстраиваешься. Какое, к дьяволу, ограбление? Виктор Валерьянович мой практически друг. Чиновник с хорошими связями. Мамаша у него вообще в Госдуме, глава комитета. Большие возможности у человека. И он всегда платит добром за добро.
– Каким же образом?
– Ну, например, человек очень любит преферанс. А мне проиграть не жалко. Валерьянович радуется, как ребенок. И подкидывает – в благодарность – клиентов, на бухгалтерскую отчетность. Офисы вместе с ним людям находим. У меня куча знакомых, у него связи в мэрии, в комитете аренды.
– А какая мне может быть от него польза?
– Ну, я, например, с помощью Виктора Валерьяновича каждый год справку получаю. Что тяжело, но не смертельно болен. Несу ее в институт и продлеваю академку. Черт его знает, вдруг когда-нибудь решу окончить? А ты, как не просто водитель, но практически чемпион по стритрейсингу, можешь потребовать у него… допустим, по пятьсот баксов за выезд. Заплатит без вопросов. Денег у него куры не клюют.
Саша задумалась. Как-то подозрительно все складно и вовремя получается.
– А туфли на каблуках и мини-юбку ты мне вчера специально купил? – насупилась она. – Чтоб этот твой дядька на меня запал?!
Сразу вспомнился недавний страх: что Зиновий специально подкладывает ее под врагов, своих или чьих-то.
– Ой, Сашка! Вот ты смешная! Я просто хотел тебя порадовать.
Он вскочил с дивана, взглянул на часы.
– Но если ты полна подозрений, сейчас мы опять поедем в магазин. Купим тебе какое-нибудь консервативное серое платье.
– У меня своя одежда есть, – буркнула она.
– Джинсы с кроссовками? Не годится. Ресторан дорогой, там строгий дресс-код. Ты родителям будешь звонить, что-нибудь объяснять?
Он за нее уже все решил.
И что теперь? Ломать его планы? Убегать? Куда, домой? Там, разумеется, будет страшный скандал: дома не ночевала и не предупредила. А откуда у тебя новая одежда? И что, вообще, происходит, почему ты забросила институт и до сих пор не отвезла американцам медицинскую справку?!
Куда лучше остаться в уютной, старомодной квартире. И умереть в ней. Желательно, не через день или год, а позже. Много позже.
– Хорошо, – осторожно произнесла она. – Я пойду с тобой в ресторан. А на вечер… у нас есть какие-то планы?
Зиновий просиял:
– Конечно, есть! Ты переезжаешь ко мне.
* * *
Если бы Ивана Олеговича спросили, какой самый ужасный день в его жизни, он бы без колебаний назвал этот.
Начался день паршиво, но не критично.
Дочка, впервые в жизни, не ночевала дома.
Конечно, ей двадцать лет и она не скрывала, что спит со своим хахалем, но не являться домой и даже не предупреждать – это совсем перебор. Если не сказать – наглость.
Супруга переживала: «С ней что-то случилось, я чувствую!» Иван Олегович просто злился. Банально загуляла Сашка. С Мишкой своим поссорилась и загуляла с кем-то еще. Пьянка, чужая постель. Нехорошо. Стыдно.
Забылся, как всегда, работой. С девяти до двух, не покладая рук, без чая, без перекура.
После обеда потребовалось поехать в институт к смежникам. Экспертиза проекта, то да се. Обычно тянулось бесконечно, но в этот раз, видно, почувствовали: лучше его сегодня не злить. И в начале пятого он оказался свободен. Что теперь? Отправляться назад, на службу, на «Тушинскую», не имело смысла: пока доберешься, рабочий день к концу подойдет. Правда, многочисленные подхалимы и лизоблюды засиживались в учреждении до восьми-девяти – особенно если начальство в кабинете своем торчало. Но Иван Олегович подобную показуху не любил. Если ты не успеваешь за полноценный восьмичасовой день все свои дела переделать – грош цена тебе как работнику. Да, иногда могут иметь место авралы, но на то они и авралы, то есть, как сказано в словаре Ожегова, спешная работа по специальному заданию. И не должно быть, чтобы пресловутый аврал – буквально по команде «свистать всех наверх!» – чаще четырех-пяти раз в год происходил. Иначе получается не особенная или важная работа, а плохая НОТ – научная организация труда.
Короче, после визита к смежникам, которые удобно располагались почти в центре, на «Белорусской», Иван Олегович отправился домой. В кои-то веки можно прибыть с работы в первых рядах, заняться какой-нибудь полезной деятельностью по дому. Например, порадовать супругу и начистить к грядущему ужину картошки. А может, даже совсем удивить ее и не только начистить оную, но и нажарить.
С такими благодушными мыслями Иван Олегович открыл дверь в собственную квартиру. Разумеется, супруги Ольги Егоровны дома еще не было. Не появлялась и Сашка. Понимала, ясное дело, ждет ее после вчерашнего загула дома большой разнос.
Иван Олегович всю жизнь считал, что девочка у него получилась, к глубокому сожалению, самая что ни на есть обыкновенная. Невзрачная внешность, жиденькие волосики, блеклое личико. Глазки, правда, красивые и фигурка вроде ничего, зато одевается так, что выгоды стройного, молодого тела ничуть не подчеркивает. Вечно джинсы бесформенные, кроссовки, майки. Да и талантами никакими не блещет. Ни к музыке, ни к рисованию или, допустим, спорту. Вдобавок ни единой способности, пригодной для будущей хозяйки, хранительницы очага. Ни готовить не любит, ни стирать-убирать. Гранит науки тоже грызла всю жизнь безо всякого удовольствия. В институт поступила в самый затрапезный – при советской власти Иван Олегович про такой и не слыхивал.
Он хоть ни с кем, ни с супругой, ни тем более – «чур меня!» – с дочкой, о том не делился, но не раз задумывался: надо ведь будет девку замуж рано или поздно отдавать. А кто ее возьмет? Кто позарится? Кому такая нужна? Не случайно и парней-то никаких рядом с Сашкой сроду не вилось. Но вот последнюю свою боль и заботу о дочке, матримониальную, Иван Олегович до поры при себе глубоко держал. Даже с женой не обсуждал.