Все окна во дворе темные, но вот одно зажглось. У незашторенного окна – человек в пижаме. Стоит, смотрит во двор.
– Номера… – простонал Зиновий.
– Не увидит. Они грязные. И высоко. Все. Не нюнь. Выходи из машины. И не вздумай хромать.
– Сашка, я так перед тобой виноват.
Пересели. Поехали. Теперь Саша вела машину аккуратно, по-девически.
В Петроверигском переулке их остановили.
Александра мгновенно включила моргалку. Неумело приняла вправо. Стукнулась диском о бордюр.
Гаишник заглянул в окошко, нахмурился:
– Без прав катаешься?
Саша обиделась:
– Больше года уже с правами. Но все равно боюсь, когда останавливают.
– А чего боишься? – Принюхался. – Небось шампусика себе позволила? В честь карнавала?..
– Не, я за рулем никогда, – замотала она головой. – Хотите – могу дыхнуть.
Выскочила из машины. Встала совсем рядом, постаралась коснуться грудью. Дыхнула прямо ему в лицо. Улыбнулась лукаво:
– Духи мои нравятся?
– Ох, наглые вы, бабы, – укорил гаишник. – У тебя ж мужик сзади! Документы давай.
Мимолетно взглянул на фотографию в водительском удостоверении, на номер в техпаспорте и отпустил.
– А ты говорил! – весело крикнула Саша Зиновию, когда поехали дальше.
Тот не ответил.
Она тревожно смотрела на него в зеркало. Бледность на лице стремительно обращалась в синеву. В груди что-то хрипело.
Дотянулась до него, погладила, попросила:
– Зинуш, терпи. В Москве в больницу никак нельзя.
– Какая разница… Огнестрел. Все равно ментам сообщат.
Она повысила голос:
– А я тебе говорю: в области шансов больше! И люди там душевнее. Можно договориться.
Он молча кивнул.
Саша видела: кусает губы, чтобы не стонать.
И гнать сейчас, когда она на своей машине, никак нельзя. Максимум восемьдесят, пока из города не выедут.
Левой рукой держала руль, правой то и дело пыталась дотянуться до его колена, изредка прерывалась, чтобы переключить передачу.
Вдруг почувствовала: в ладонь тычется что-то холодное, острое.
– Возьми… кольцо… – еле слышно молвил авантюрист.
Она даже разглядывать не стала. Молча сунула в карман.
А Зиновий продолжал:
– Только Валерьянычу… не отдавай… Ведь это он нас сдал, паскуда…
– Почему сдал? – не поняла Саша.
– Меня ведь… подстрелили.
– Так сколько ментов кругом было!
– В меня стрелял не мент.
– Как?!
– Им на массовые мероприятия вообще оружия не дают, только дубинки резиновые.
– А кто тогда?
– Девки с охранником были. Здоровенный лоб. Прямо за ними шел.
– Я никого не видела!
– И я увидел… слишком поздно. Ты врезалась в девицу – и он сразу выхватил пистолет. А как я сорвал с нее кольцо, тут же начал стрелять. Почти в упор. Счастье, его толкнули. А потом я вильнул. Иначе бы на месте уложил.
Речь далась Зиновию тяжело. Он откинулся на сиденье, начал кашлять, тяжело и надсадно. На губах показались розовые пузырьки.
– Сашка… Конец мне, по-моему… Прошу тебя, высади. А то оба спалимся.
Но она сдвинула брови и еще крепче вцепилась в руль.
– Что ты за игрок, если так легко сдаешься! Вон, смотри: уже кольцевая. Сейчас найдем больницу… Скажем, что на охоте несчастный случай произошел…
– Ага. И пуля из пистолета Макарова.
Он закрыл глаза. Сидел молча. Наконец посмотрел на нее. Попробовал улыбнуться:
– Наполеон слабым голосом раздает указания… Ладно, Сашуля. Уговорила. Довези меня до больницы. У приемного высади и сразу уезжай.
– Но я хочу все проконтролировать!
– Глупышка. Не бросят же меня умирать на пороге. Заберут в реанимацию. Резать будут, если еще не поздно.
– Послушай, мы – команда! И я должна быть рядом с тобой! – возмущенно произнесла она.
– Тебе все равно сразу ничего не скажут. И пойми ты, упрямая голова. Я засветился по-любому. Меня и охранник видел, и менты. А у тебя есть шанс. Огромный шанс. Используй его, дурочка!
– Но…
– Меня будут звать… допустим, Вадим Тарасов. Утром позвонишь в справочную, тебе все скажут.
– А если…
– Ой, Сашка. Успокойся. Я не умру. Говно не тонет.
– А вдруг тебя арестуют?
– Отсижу, – спокойно отозвался он. – Больше пяти не дадут. Выйду – Валерьянычу шею сверну. И тебя найду.
На обочине Саша увидела знак: больница в трех километрах направо.
Повернула.
Зиновий попросил:
– Остановись.
– Зачем?
– Поцеловать тебя хочу.
Она перепрыгнула на заднее сиденье. Пачкаясь в крови, прижалась к нему. Тревожно вглядывалась в сухие, красные глаза. Осторожно коснулась губами его пересохшего рта.
– Сашка, прости меня, дурака, – прошептал он. – И спасибо тебе за все. Береги себя. Пожалуйста.
Мягко отстранил ее и велел:
– Сейчас выйди и чем-нибудь номера прикрой. Чтоб уж точно не разглядели. На въезде в больницу, скорее всего, камера. А пешком я до приемки не доковыляю.
* * *
Едва расстались с Зиновием, наркотик-адреналин действовать перестал. Мгновенно. И ломка началась – любой наркоман посочувствует. Сашу бросало то в холод, то в жар. Голова раскалывалась. Сердце болело. Суставы крутило. И лимфоузлы на шее не просто распухли – прямо вздулись. А это, как врачи говорят, первый признак, что болезнь перешла в активную фазу.
Саша попыталась взять себя в руки: «Отставить панику! Не начинается СПИД в одночасье. Я просто перенервничала!»
Она увидела логотип придорожной закусочной, свернула туда.
Какое счастье этот западный стандарт, когда можно не вылезать из машины.
Александра стерла с лица следы крови. Из последних сил улыбнулась девушке, что принимала заказ:
– Три… нет, четыре «двойных эспрессо».
Та взглянула удивленно:
– Что еще?
«От гамбургера, милая, меня просто вывернет».
– Ну… давайте морковку. И пирожок.
Кофеин, углеводы и витамины. А главное – спокойно постоять. Все обдумать.
На общественной парковке Саша решила не оставаться. Проехала километра два вперед, свернула к торговому центру. Пусть Зиновий будет прав, пусть ее не ищут, но после всего, что случилось сегодня, организм сам требовал: нигде не задерживаться надолго. Постоянно перемещаться.