– При сердечном приступе вся грудь в крови бывает? – выпалила Гурманова.
Я отошла от стены.
– Нет. Ты видела рану?
– Пошли!
Софья поманила меня рукой.
Мы двинулись по коридору, обогнули угол стены и уперлись в узкий темный коридорчик, куда спускалась сверху лестница из обтесанных камней, слева была дверь, а чуть дальше опять виднелись ступеньки, ведущие в подвал.
– Я не хотела рано вставать, – зачастила Соня. – Так нет, в дверь номера постучали, женский голос заорал: «Все уже едят, вам помочь одеться?» Очень ее по правильному адресу послать хотелось, но я сдержалась, ответила:
– Уходите, у меня мигрень.
Дура убежала, а я больше не закемарила и решила все-таки пожрать. Ну и повернула по коридору не в ту сторону, очутилась не у парадной лестницы, а здесь. Заворачиваю и слышу мужские голоса.
– Карл, спокойно, она выживет.
– Боже! Столько крови!
– Черт, узко очень! Надо носилки поднять.
Я осторожненько из-за стены высунулась. И увидела четырех мужиков. Два из них санитары в куртках с красным крестом, они держали носилки. На них лежала Хансон, я ее сразу узнала. Рука свешивалась, на пальце кольцо с изумрудом сверкало, я на него вчера весь вечер косилась. Шикарное! На Елене что-то типа халата было, на груди пакет, под ним все красное. За переноской шли два мужика. Один в здоровенных черных очках и низко надвинутой на лоб вязаной шапке, другой в дубленке. У санитаров никак не получалось пройти, поворот лестницы не давал больную пронести. В конце концов тот в дубленке велел им ношу над головой поднять, и все разрешилось. Вон в ту дверь ее вытащили. Когда парни выбрались, врач тому, что в очках, сказал:
– Каждому из медбратьев дашь по тысяче, и они рта не раскроют. Проверены в разных ситуациях. Положу Елену в охраняемую палату, никто, кроме меня и двух человек из медперсонала, туда не вхож. Не волнуйся, про рану от алебарды ни одна душа не услышит. Инфаркт у Лены. И точка. Обеспечу полное сохранение тайны. Ты уверен, что это был он?
– Видел его как тебя, – ответил Карл, – он по этой лестнице спускался. Не поверишь, я в жену Лота превратился. Гляжу на Эдмунда, понимаю, что это он, а ноги в землю вросли, язык парализовало.
– Он умер, – изумился доктор, – погиб много лет назад в авиакатастрофе.
– Значит, выжил! Подонок из любой неприятности вывернуться мог! – обозлился Карл. – Уж ты-то знаешь, Курт, что он творил! Вы с ним в одной компании гудели.
– Всего пару раз, – быстро открестился врач, – а потом я понял, что он псих, и стал от него подальше держаться. Ему нравился очень жесткий секс, один раз он чуть какую-то свою любовницу не задушил ремнем, острых ощущений искал. Я в тот момент в соседней комнате со своей девчонкой возился, Эд вбежал: «Помоги, ей плохо». Хорошо, что я будущий медик, на последнем курсе учился, смог реанимировать женщину. После того случая я с Эдом не общался. Меня история с Паулиной нисколько не удивила, к тому и шло. Но он умер, упал в океан. Из такой передряги даже Эду не выбраться.
– А если его не было в самолете? – спросил Карл. – В списках пассажиров он был, а на борту нет? Что, если Эд жил где-то все это время? Курт, это он пришел убить Елену, ударил ее алебардой, схватил, что под руку попало, со стены, где коллекция оружия висит.
– Во сколько ты нашел жену? – спросил врач.
– Не помню!
– Мне ты позвонил в восемь тридцать. Сейчас около девяти.
– Боже, это Эд! – застонал Карл.
– Рана странная, – протянул врач, – я бы сказал, что Елену ножом ткнули. Сколько лет прошло, а ты его узнал?
– Эд вообще не изменился! Брюхом не обзавелся, рожа такая же наглая! Глянул на меня, рот скривил – и во двор. Меня будто ударило по макушке. Елена! Что с ней? Кинулся в спальню – нет ее! Бросился в нашу гостиную, о боже! Лена лежит у камина, в груди алебарда. Он ее со стены сдернул! Ну почему я коллекцию оружия на виду держал? Это я во всем виноват. Курт, надо все уладить, представить ранение Елены как инфаркт, иначе призрак на свет выползет.
– Тебе придется плохо, – протянул врач.
– Не только мне, – отрезал Карл, – ты тоже по горло в той истории. Вспомни, за что Мартина вам с отцом деньги на клинику завещала, а? Эд задумал всех убрать, кто в той затее участвовал. Начал с моей жены.
Софья замолчала, потом развела руками.
– Это все, потом они во двор утопали.
Не обращая внимания на табличку «Личные покои хозяев. Просьба не входить», висевшую на стене, я прошла к лестнице, присела на корточки и начала рассматривать каменный пол.
– Что ты ищешь? – полюбопытствовала моя спутница.
Я показала пальцем на пятнышко.
– Это кровь.
– Если тебя чем-то типа топора рубанули, точно кровища польет, – нахмурилась Софья.
Я прошла до узкой двери, толкнула ее и выглянула наружу. Перед глазами расстилался двор. Некоторое время назад я его уже видела, только тогда стояла за поленницей и слышала, как Карл упрашивает врача взять его в больницу. Холодный воздух проник под одежду, я поежилась, захлопнула дверь и пошла вверх по лестнице. Капля, еще одна, цепочка темных пятен… Коридор, дверь… Я остановилась.
– Чего, чего, чего? – суетилась Софья.
– Странно, – пробормотала я.
– Что?
Я толкнула дверь и очутилась в просторной комнате.
– Матерь Божья, – перекрестилась шагавшая следом Софья. – У камина кровь!
Я уставилась на медвежью шкуру, лежащую у очага, затем перевела взгляд на стену, там висела коллекция холодного оружия: ножи, какие-то изогнутые клинки. Справа было пустое место.
Гурманова показала на него рукой.
– Отсюда он алебарду схватил.
– Похоже, – согласилась я и пощупала камин, он был абсолютно холодным.
Судя по кровавым следам, события развивались так. Елена лежала на шкуре у очага. Что за удовольствие валяться на полу? В комнате несколько диванов, уютные кресла. Ладно бы в камине пылали дрова, тогда понятно. В замке прохладно, вот хозяйка и надумала погреть косточки. Но камин не топили, он холодный, в нем нет золы. Нападение на хозяйку было совершено утром. Софья видела, как в районе девяти утра выносят носилки. Я не знаю, который был час, когда стояла во дворе и увидела «Скорую». Но могу подсчитать. Завтрак подали в восемь тридцать, через полчаса мне надоело слушать разговоры присутствующих, и я отправилась погулять. Значит, примерно в девять часов пять-семь минут я оказалась за поленницей. Гурманова сказала, что врачу позвонили в восемь тридцать. Почему госпоже Хансон вздумалось кайфовать на шкуре в столь неурочное время? Она занятой человек, на ее плечах и отель, и ресторанчик, и приехавшая из Москвы группа, и экскурсанты, которые прибывают, чтобы осмотреть Олаф. Повариха Беата во время завтрака обмолвилась, что все в замке, включая Елену, всегда встают в шесть. Думаю, это правда, с таким хозяйством не до сна. Ничегонеделание на шкуре невинно убиенного Топтыгина не для госпожи Хансон. И, похоже, несчастная совсем не сопротивлялась. Впритык к шкуре стоит стеклянный столик, на нем аккуратная стопка книг, ваза с цветами… Около камина в специальной подставке кочерга, щипцы, веник, совок. Как бы я поступила, увидев, что в комнату неожиданно вваливается чужой человек? Непременно вскочила бы, схватила кочергу, заорала, швырнула в незваного гостя вон ту весьма увесистую псевдогреческую мраморную статуэтку, которая сейчас мирно стоит на полу. Но Елена смирно лежала. Преступник хватает алебарду. Хансон и в ус не дует, отдыхает на шкуре. Преступник заносит оружие, но жертва лежит без движения. Я посмотрела на низко нависший потолок, затем приблизилась к коллекции холодного оружия. Так, в ней было две алебарды. Одна висит справа, вторая была слева, сейчас там пустое место. Судя по выцветшему отпечатку на обоях, оставшееся оружие такого же размера, как и то, которым ранили Елену.