– Вам и в голову не придет, что мы творили! Нам нравилось делать это в самых неожиданных местах. Один раз устроились прямо в кондитерской! Эд приехал якобы за тортом для матери, мой отец возился в пекарне, я стояла за прилавком. Ха-ха-ха! Юрий, представь, чем мы у витрины занимались! Понимание того, что кто-то может войти, придавало затее особую остроту. Родители! Перепихиваться можно не только в темноте под одеялом во фланелевых пижамах. Вы сексуальные уроды, не умеющие получить настоящее удовольствие, но я-то не такая.
Паулина рассмеялась.
– Мне вас жаль. Я рано поняла: жить, как старшие Фихте, не хочу и не стану! Мы с Эдом почти год были вместе. Прекрасное время! Эдмунд решил на мне жениться. Да, да, мамочка, я могла стать госпожой Хансон. Но! Папашка-то у нас из Верных, и мать его, кляча тупая, сволочь сварливая, из них же. Никогда бы они согласия на брак не дали. Им Хансоны враги. Вот же уроды! Из-за них все случилось. Я забеременела. И как быть? Аборт делать мы не желали. Почему мы должны убивать своего ребенка? Потому что мне пятнадцать? А тебе, мать, сколько стукнуло, когда я на свет родилась? Столько же! Думала, я не знаю? Полагала, я верю брехне, что ты в восемнадцать за Юрку-драчуна выскочила? Боже! Уржаться! Разве в нашем городе что-то можно скрыть? Не захочешь знать, да все равно расскажут.
Мы с Эдом начали обсуждать, как нам поступить, он предлагал обратиться к Мартине, но я боялась. Думала, что госпожа Хансон меня выгонит, запретит старшему сыну со мной даже разговаривать, отправит его за границу. Нужна ей невестка из семьи сумасшедших Фихте!
Паулина махнула рукой.
– Мы пошли в садовый домик, начали ломать голову над проблемой и оказались в объятиях друг друга. Эдмунд придушил меня, я его исцарапала… Это было прекрасно, и тут!..
Паулина захихикала:
– Появилась Мартина, как сейчас помню, на ней было очень красивое красное платье. А мы с Эдом полураздетые. Мой жених вскочил и на улицу ринулся, одевался он на ходу. А я осталась. Никогда не теряюсь, оказавшись в нестандартных обстоятельствах, хотя тогда маленько струхнула, но решила разъяснить ситуацию.
– Пожалуйста, не ругайтесь! Мы любим друг друга, у нас будет ребенок, я беременна, аборт никогда не сделаю.
Мартина ласково посмотрела на меня.
– Пошли скорей в Олаф. Пройдем через подвальную дверь, ею не пользуются, не надо, чтобы кто-то видел тебя здесь.
Я была поражена, она не орала, как моя мать, не материлась, как отец, разговаривала вежливо и назвала незнакомую девочку по имени. А я ведь не представилась.
Женщина на экране переменила позу.
– Все могло окончиться хорошо, но на беду психованная Танька, дура, у которой изо рта слюни текут, подглядывала за нами с улицы в окно домика и растрепала своей матери про меня и Эдмунда.
Говорившая стукнула кулаком по подлокотнику кресла.
– Неужели не понятно, что кретинка со съехавшим мозгом все не так поняла? Да мои родители ей поверили. Отец собрал Верных, толпа прибежала в Олаф, устроила скандал. В пылу Юрий заорал: «Когда Паулина домой вернется, мигом отнесу заявление в полицию. Да не в нашу, которую вы, Хансоны, из руки кормите. Нет, я полечу в столицу. Совращение малолетней! Изнасилование! Покушение на убийство! Мало Эдмунду не покажется. Дочери пятнадцать. Сынок господ угодит за решетку на много лет! Я этого добьюсь! Устрою показательный процесс. Девчонку пошлю на аборт тут же! Мне внук Хансонов не нужен!»
Он визжал, плевался слюной, Розамунда подпевала мужу. Верные трясли кулаками! Никто из этих оборзевших уродов и не предполагал, что я с ними рядом. Верные в Олаф ворвались без приглашения, их остановить не смогли. Элиза успела примчаться к Мартине и предупредила:
– Фихте сюда бегут!
А в коридоре уже топот. Госпожа Хансон велела мне за ширму спрятаться и ни в коем случае ни звука не издавать. Да я и сама понимала, что нельзя даже громко дышать, услышала слова отца и оцепенела. Хрен долбанутый! Он сживет Эдмунда со света, меня силой на аборт отправит, никогда не разрешит дочке от ненавистных Хансонов родить. Мне-то по паспорту пятнадцать! Я права голоса не имею, за меня по закону все решают предки-кретины. Отец и мать друг друга еле терпят, живут вместе не из любви. А мы-то страсть друг к другу испытываем! Но нас с Эдмундом разлучат навсегда, ребеночек на свет не появится. Почему мне достались родители уроды? А?
Розамунда откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, Юрий обхватил руками голову, никто из них не произнес ни слова, а взрослая дочь не щадила тех, кто подарил ей жизнь.
– Мартине удалось убедить дураков, что в садовом домике вместе с какой-то туристкой-блондинкой веселился несуществующий брат Элизы. И что она, застав парочку, выгнала ее вон. Управляющая была очень предана Мартине, она ради нее на все готова.
Когда Верные с моими придурковатыми родителями ушли, и Мартине, и нам с любимым, и Элизе стало понятно: возвращаться домой мне нельзя. Спрятаться в соседних городах опасно, кто-то из знакомых может меня увидеть и донести Фихте. Мартина рассказала все мужу, а тот, в отличие от больного на всю голову Юрия, проявил себя как настоящий любящий отец.
Женщина на экране поморщилась.
– Будь мои родители нормальными людьми, Виктор мог бы с ними договориться так: Юрий и Розамунда дают согласие на свадьбу дочери, затевается пир, я вхожу в замок невесткой Хансонов, все счастливы. Ан нет! У меня отец псих, бабка дура, мать сволочь. Розамунда, тебе-то разрешили в пятнадцать обвенчаться. А ты свою дочь на аборт отправить хотела! Из-за тебя, мамочка, все завертелось. Вы с мужем бегали по городу, орали: «Эдмунда в тюрьму! Он изнасиловал несовершеннолетнюю!» Закон суров, появись мой любимый на улице, его вмиг арестовали бы и в тюрьму запихнули лет на двадцать. Закону плевать, что у нас любовь. Закон суров. Девочке нет восемнадцати? Это совращение. Ребенок права голоса не имеет, за него голосуют уроды, которых он в качестве родителей получил. Розамунда, Юрий, я вас ненавижу, я вас ежедневно проклинаю. Что нам было делать с Эдом, а?
Паулина перевела дух.
– К счастью, на свете есть и нормальные люди, такие, как батюшка и матушка Эда. Они все придумали. У Хансонов родственники по всему миру. Виктор связался со своим троюродным братом в Австралии, отправил ему банковским переводом большую сумму денег для нас. А Мартина дала мне коробочку с эксклюзивными бриллиантами, наследство женщин Хансонов. Мы с Эдмундом некоторое время прятались в Олафе. Мартина объявила, что у нее ветрянка, якобы она ее во время посещения детской больницы подцепила, и закрыла вход на свою половину для всех, кроме Элизы. Нам сделали паспорта. Я стала Анной двадцати трех лет, законной женой Гектора Мозера, догадываетесь, что его документы получил Эд? Ночью нас тайком увезли на машине в Финляндию, оттуда в Питер, за рулем сидела Элиза. Из России мы улетели в Сидней. О том, что мы отправились в Австралию, знали лишь господа Хансон, Элиза и ветеринар с женой. Может, это всем покажется странным, но Эклунды были верными помощниками господ. Георгий не злился на жену за то, что та родила сына от Виктора, наоборот, он считал, что владелец Олафа оказал им великую честь. А Хельга никогда не пыталась стать важной дамой, она всю жизнь служила кастеляншей, обожала Хансонов. Такое поведение было привычным для людей шестнадцатого века, и странным кажется сегодня, но уж такие они, Эклунды. Перед отъездом Георгий взял у меня из вены кровь и вылил ее на одежду, в которой я в последний раз уходила из дома. Вскоре после нашего отъезда Элиза должна была «найти» сумку с испачканным шмотьем и отнести ее в полицию. Мартина рассчитывала, что главный местный сыщик Марк, толстяк, чью голову занимали только мысли о еде, выпивке и бабах…