Криппнер обнаружил, что в ужасе кричит в эти жуткие обвиняющие большеглазые лица.
— Почему я? А как же Герберт, который теперь банкир в нашей возлюбленной Германии?
Но они только молча качали головами и продолжали указывать на него, медленно приближаясь. Нет, потому что Герберт никогда не был мясником. Он выполнял приказы, но даже худшие враги знали, что он сопротивлялся когда только мог, и никогда не наслаждался казнью. Отто Криппнер отдавал приказы и всегда наслаждался казнью.
— А как же Фредерман? — кричал он. — Он — аптекарь в Падернборне! А Шток, Железный Человек из Рура? Как же они?
Но они все еще качали головами и все еще указывали на него. Пока один из них — маленький человек, маленький еврей со сморщенным личиком и впалыми щеками — не выступил вперед, протянул руку и коснулся Отто Криппнера. Коснулся его так, словно попал рукой в навоз или сунул в серную кислоту. Словно он коснулся самого дьявола. И Криппнер вспомнил его. О да, других он мог и забыть, но этого он помнил. Не имя его, не номер, — что значило одно из многих имен или номер — один из многих? Но его затравленное лицо, его агонию, которые ушли вместе с ним из этого мира в иной, — это Криппнер запомнил. Потому что он убил его лично и самым жестоким образом, какой только можно представить.
Теперь круг Обвинителей сжимался вокруг Криппнера, и их дрожащие пальцы уже касались его; он увидел, что эти пальцы вовсе не были настоящими пальцами и что их дрожание было вызвано вибрацией. В них вращались полудюймовые сверла, и там, где они касались его, они бурили его. Его кровь заледенела и начала вытекать из его тела, когда пальцы-сверла вошли в его плоть.
Крича, как никогда не кричал ни один человек, Отто Криппнер упал на колени...
* * *
Когда Маас прекратил скулить и начал кричать, Вятт, зажав руками уши, выбежал было из комнаты, но услышал жужжание поддержки Психомеха, выступающей на помощь. Она питала Мааса психической и физической силой, которая тому была необходима, чтобы бороться и победить. И в это же время Вятт вспомнил, какова была его цель здесь. Но, даже потянувшись к выключателю, он понимал, что это было бы не то же самое, как если бы машина просто работала не правильно. Огни внезапно засверкали на панелях там, где Вятт никогда и не предполагал их, вращающиеся бобины недавно установленных автоматических систем начали крутиться и щелкать за своими прозрачными пластиковыми крышками. Заранее запрограммированная точно на этот момент машина погнала свою волну, затопляя экстрасенсорные зоны сознания Мааса силами Бога! Не понимая, что происходит, и в то же время с содроганием осознавая, что происходит что-то, к чему он не был готов, — что-то крайне ненормальное, — Вятт дрожащими пальцами нашел рубильник, выключающий машину.
* * *
Обновленный раздувшийся надменный Криппнер стоял в кругу Обвинителей и сверкал глазами. Сверкал глазами? Его глаза, совсем недавно блестящие страхом, теперь были почти стеклянными от силы! Да, он сверкал глазами — взглядом, наполненным чистой злобой, — и Обвинители отпали от него как листья, сдутые порывом ветра, растаяли как сосульки, уничтоженные взрывом очага! Через миг он загнал их обратно, в темные уголки своего сознания, в черные подвалы, откуда они вылезли.
Теперь его униформа снова была целой и укомплектована армейскими сапогами, повязкой со свастикой, фуражкой СС с кокардой, ремнем фирмы “Сэм Браун”, перевязью и портупеей. Отто Криппнер, при полной форме, снова командовал и распоряжался более чем пятьюдесятью нацистами!
А теперь пусть берегутся те, кто искал его. Теперь пусть боятся его гнева так, как он годами боялся их.
Он искал их и находил; он следил за ними телепатически, видел, что они собираются делать; телепатически он навестил их, позволив им почувствовать его присутствие и силу...
* * *
Феликс Гольдштейн был на приеме в американском посольстве, там он чувствовал себя прекрасно, хотя, возможно, и выпил немного больше обычного, чтобы залить горький вкус поражения. Да, поражения, потому что снова горячая наводка на полковника Отто Криппнера лопнула, как мыльный пузырь. Ему было плохо, физически плохо! Этот след выглядел таким четким, и вдруг — ничего. Если Криппнер перебрался в Англию, тогда он умер здесь тихо и в безвестности; или живет под другим именем, что за столько лет стало для него настоящей защитой.
Однако, когда эти мысли пришли на ум Гольдштейну, он вспомнил предсмертные слова Караламбоу — Кельтнера: что Криппнер перебрался в Англию и живет там под именем Ганса Мааса. С этой мыслью пришла другая мысль, почти такая же тяжелая, как физический удар, и Гольдштейн даже зашатался от ее силы: яркое мысленное изображение, яснее, чем любая фотография человека, которого он искал. Криппнер, жутко улыбающийся, большой, в униформе, приличествующей званию этого нациста и в совершенстве облегающей его, — клиническое, замораживающее кровь (или разогревающее?) зло. В следующее мгновение это видение исчезло, и Гольдштейн покачал головой, успокаивая себя. Наверное, он слишком много работал. Нетвердыми шагами он вышел на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Он "узнавал, как продвигаются вперед другие и догадался, что они ничего не добились. Но.., это был их последний шанс: иммиграция 1957, 1958 и 1959 годов. Человек, называющий себя Маас, если Кельтнер был прав, этот наци действительно перебрался в Англию под таким именем...
* * *
В частной библиотеке дома Голденз Грин, преуспевающего британского еврея, Жора Гоштерн и Айра Леви устало сидели за письменным столом и сосредоточенно разглядывали микроснимки газетных полос. На одном краю стола уже скопилась целая куча отброшенных полосок. У всех у них было одно общее: ни в одной не было имени, которое они искали. Долгими часами они работали в тишине ночи в желтом свете настольной лампы, почти без надежды, пока вдруг Леви резко не втянул воздух и не ткнул указательным пальцем.
— Вот! — прошептал он. — Вот. Ганс Маас — июль 1958...
— Где? — Гоштерн перегнулся через стол, стряхивая свою усталость и мгновенно оживляясь. Он поместил увеличительное стекло на то место, куда указывал палец Леви. — Маас, — выдохнул он. — Ганс Маас, живой, — по крайней мере, в 1958 году. Ганс Маас, иначе Отто Криппнер!
Это было как призыв.
Свет лампы мгновенно потускнел, мигнул, и тотчас комната наполнилась мертвенным холодом. Их дыхание перехватило во внезапно замерзшем воздухе.
— Какого черта? — зашипел Леви.
В углу комнаты появилось синеватое свечение. Двое мужчин сидели, закоченев, в жутковатом освещении, их вырезки разлетелись, а они, широко раскрыв глаза, с неподдельным ужасом глядели на видение, — или это не было видением? — возникающее из синевы. Отто Криппнер, в униформе, злобный, надменный, высотой до потолка, весь светящийся синей гнилостью отвратительной ядовитой плесени.
Но его огромные руки, протянутые вперед, явно не были видением, — эти гигантские руки, большие как блюда для мяса. Левая замерла над головой Леви, а правая — над головой Гоштерна. Руки начали медленно давить, а горящие глаза Отто Криппнера неистово сверкали и сверкали, и комната была наполнена сверхъестественной энергией, порожденной безумным сознанием и теперь освобождающейся в массированной психической атаке...