— Это кошка, — ответила Эрика. — Давай назовём её Агатой?
— Красивое имя, — сказал Готфрид. — А рассказать тебе, как я нашёл Мартина?
Она молча кивнула.
Тогда он рассказал, как однажды возвращался со службы и к нему подбежал бездомный, но очень общительный пёс. Серая, грязная шерсть, хвост-каралька и весёлая морда, которой он тыкался в ноги, панибратски принюхиваясь к нему. Так он проводил Готфрида до самого дома, где суровое сердце солдата инквизиции размякло, и он бросил бездомному псу объедки со своего стола. Однако на этом знакомство не закончилось, так как пёс стал всё чаще навещать щедрого хозяина. Готфрид назвал его Мартином, в шутку сравнив с Мартином Лютером, основателем доминиканства. Однако кто-то мог бы подумать, что из уважения — так они сдружились с бродячим псом.
— Домой он ко мне не просился, — закончил Готфрид свой рассказ. — Наверное, ему нравится воля, и я подозреваю, что Мартин носит ещё добрый десяток кличек, на каждую из которых отзывается. Такой он пёс.
Эрика, кажется, успокоилась. По крайней мере, съела две ложки жаркого. Тут Готфрид вспомнил о книге, которую увидел в кресле. В его подвале без дела гнила целая стопка сочинений и памфлетов разных богословов.
— Ты умеешь читать? — спросил он, кивком указывая на книгу.
— Да. Я и писать умею. Днём обычно скучно, так что я решила заняться чтением. Ты ведь не обижаешься, что я взяла твои книги?
— Конечно бери, — махнул рукой Готфрид. — Я давно хотел их прочитать, но, наверное, так никогда и не соберусь.
Чтобы не нарушить клятву, Готфрид старался вести себя как можно более холодно с Эрикой. Во всём услуживал, опекал со всей нежностью, не переступая, однако, той черты, которая лежит между двумя совершенно незнакомыми людьми. Он не позволял себе прикасаться к ней. Даже не думал о ней, как о молодой и красивой девушке, с яростью отбрасывая от себя любые романтические мечтания. Но в глазах его горел огонь. Такой же, какой горел в её глазах. И Эрика видела это, и, видя, не понимала, почему он даже не пытается сблизиться с ней, как безуспешно пытался это сделать почти каждый мужчина, которого она встречала. Готфрид был холоден, как дыхание северного ветра. И сух, как дыхание ветра южного. Он целыми днями занимался делами инквизиции, а она содержала в чистоте его дом, их прибежище, и готовила еду. Они были словно хозяин и кухарка. Как боевые товарищи в дальнем походе. Его равнодушие было странно для Эрики. И огорчало её.
Сквозь корявые ветви мачтовых сосен проступала луна, кутающаяся в облака, словно ей не хватало весеннего тепла. Дороги домой не было. Здесь вообще не было дорог, только хвоя и сухие ветви на ней. Однако путь к городу будто впечатался в память. Готфрид шёл сквозь тьму, прислушиваясь к гулу вдалеке. Что это может быть? Похороны, где десятки пьяных глоток воют в непереносимой скорби? Гуляние, где люди буйствуют, кривляясь и выплясывая, как обезумевшие язычники?
По лесу стелился туман, и в темноте клубы его казались призраками, которые корчатся от боли, разрываясь между раем и адом. Казалось, войди в него, и ты захлебнёшься, как в молоке.
А голоса всё нарастали, хотя отдельные слова разобрать было пока невозможно.
В тумане забрезжил свет, подобно солнцу среди облаков. И Готфрид направился к нему, чувствуя смутную тревогу и стараясь ступать как можно тише. Вот в белёсой пелене проступили очертания крыши, затем показались потемневшие бревенчатые стены, резные наличники окон…
Голоса стали внятными. Бесформенное гудение обратилось военным строем мрачных слов: «О, тёмный владыка, возьми наши души! О, Вельзевул, дай нам силу! О, Люцифер, дай нам знание! О, Астарот, уничтожь врагов наших! О, Сатана…»
В окно Готфрид видел полутёмное помещение, которое освещали лишь короткие язычки пламени, лизавшие чёрное брюхо большого котла. Вокруг него, держась за руки и хором повторяя слова зловещего песнопения, стояли женщины.
Чёрные волосы, лохмотья и фанатичное пламя в глазах. И перевёрнутые кресты на шее каждой, светящиеся, словно раскалённые докрасна. Ведьмы вновь повторили всю песню и стали бросать что-то в котёл.
«…Да будет дождь, да будет гроза! Да сгниют семена на полях!..»
Готфрид привстал на носки, чтобы разглядеть, что же за тёмные комки летят в его мрачное чрево, и вдруг понял, что это лягушки, летучие мыши, змеи, черви и прочие мерзкие твари, волей божьей до сих пор обитающие на свете. От удивления он приоткрыл рот и прислонился к холодному стеклу, как вдруг стоявшая спиной к окну ведьма обернулась, и Готфрид с ужасом узнал в ней Эрику. Губы её изогнулись в отвратительной улыбке, она потянула руки к нему, судорожно сжимая крючковатые пальцы с корявыми ногтями, и тут Готфрид проснулся.
Первое, о чём он подумал после молитвы — что в этом сне он тоже видел символ креста.
* * *
Хаупсморвальд был наполнен щебетом и пересвистом птиц, поющих о своей весенней страсти. Солнце уже встало, и этот воскресный день был прекрасен — солнечный и тёплый. Такая редкость в последнее время.
По лесной дороге из окрестных деревень в Бамберг спешили крестьяне. Кто-то ехал на повозке, кто-то, кто победнее, сам тащил свой мешок. Но все они спешили на рынок, чтобы продать оставшиеся после зимы овощи, которыми славился Бамберг, разные ремесленные изделия или же просто спеть и сплясать за звонкую монету.
Хэлена шла вглубь леса, пристально вглядываясь в тени под кустарниками и выворачивая рогулькой нужные растения. Она долго бродила между деревьев, разыскивая в цветущем весеннем ковре именно те коренья и травы, о которых просила Мать.
И, как она ни старалась, у неё не получилось вникнуть в её идею. По всему выходила какая-то защита от чар, но откуда возьмутся эти чары, и кто осмелится применять колдовство против самой жрицы?
Она ещё долго бродила между сосен, не зная, кого повстречает вскоре. Все эти праздные размышления о целях Матери вскоре забылись, сменившись фантазиями о Рогатом. И перед её внутренним взором поплыли картины страсти, безудержной и пылкой, как весенняя ярь животных.
Хотелось порхать, стать чем-то лёгким и невесомым, как пух. И тогда Хэлена начала танцевать. Грациозно и истово, напевая под нос любимую мелодию. Вокруг не было ни души, а это значит, что можно кружиться в танце, не опасаясь насмешек, хоть до поздней ночи.
Синее платье и чёрные волосы её летели по ветру, руки извивались, подобно змеям. Хэлена танцевала, забыв обо всём и погрузившись в сладостные мечты о Нём.
Она не сразу поняла, что забрела глубоко в лес. Перед ней стояла старая сосна. Ствол её был толстый, покрытый тёмной и грубой корой. Массивные кривые ветви тянулись к солнцу, путаясь в кронах соседних деревьев. Она была одна такая, старая, но ещё крепкая среди молодой поросли мачтовых сосен. И она приглянулась Хэлене.
Корзинка с травами упала на землю, рядом упали кожаные сапожки. Девушка приближалась к дереву, ступая босыми ногами по колючей хвое.