— Сейчас уже должны были начать дознание Путцера. Пока вы были в Эрлангене, он валялся в Труденхаусе, отдыхал. Может быть теперь станет посговорчивее. Пойдёмте, нас уже ждут.
Их действительно ждали. доктор Фазольт, доктор Шварцконц и Дитрих.
Готфрид уже успел отвыкнуть от работы, которая кипела в Труденхаусе: от снующих туда-сюда секретарей с чёрными от чернил пальцами, от криков допрашиваемых, от тяжёлой поступи бронированных стражников, от закованных в чугунные личины грешников, от коридорных разговоров о ведьмах, войне и пиве.
— Какой смысл снова беспокоить нас? — возмущался Фазольт, окидывая взглядом пыточную. — Всё равно он молчит как пень. Нужно его сначала хорошенько попытать, а потом уже собирать коллегию.
— Вы думаете? — спросил викарий.
— Конечно! — Фазольт махнул рукой.
— Хорошо, — Фёрнер улыбнулся. — Но нужно соблюдать формальности. Итак, Рудольф Путцер, вы признаётесь в том, что заключили контракт с дьяволом?
Путцер молчал.
— Вы вообще хоть в чём-нибудь признаётесь? — иронически спросил Фазольт.
Путцер молчал.
— Вот теперь позволительно начать пытку, — кивнул Фёрнер.
— Знаете что, — сказал Шварцконц, — я согласен с герром Фазольтом. Не вижу причины, почему бы благородным геррам не посидеть где-нибудь, пока двое солдат развязывают язык этой глыбе.
Фёрнер и Фазольт переглянулись.
— Я только рад, — ответил Фазольт устало. — Один вид этого Путцера вызывает у меня жесточайшую мигрень и злобу. Нет, ну надо же быть таким дураком!..
— В таком случае, — сказал Фёрнер, давайте закажем чего-нибудь в том трактире, «У гуся», и обсудим… хм… кое-какие проблемы. Айзанханг! Начинайте пытать скорняка, мы появимся ближе к обеду. Да уж постарайтесь не убить его, как эту… Фегер.
— Слушаюсь, — ответил Готфрид.
— Они там проблемы будут обсуждать и куропаток жрать под красное вино, а мы будем этого сраного колдуна мучить, — ворчал Дитрих, когда они остались наедине с Путцером в камере пыток.
— Фёрнер любит франконское белое, — поправил его Готфрид.
— Да плевать, — махнул рукой друг. — Что с ним будем делать? Может верёвкой?
— Пока давай страппадо, потом тиски. Как судьи придут, попробуем верёвку.
Они вздёрнули скорняка под потолок. Суставы и сухожилия, которые ещё не успели срастись за последние недели, громко хрустнули. Путцер взревел, как раненый медведь.
— Ух ты! — удивился Дитрих. — Гога, он, того и гляди, говорить начнёт!
— Опустите! — прохрипел колдун. — Опустите!
— Говорить будешь? — поинтересовался Дитрих.
— Буду.
Его опустили на пол.
— Готфрид, — сказал скорняк, превозмогая боль. — Я ведь знал твоего отца. Я знаю, кто такая Эрика. Помоги мне бежать, и я всё тебе расскажу!
Готфрид замешкался на мгновение. Хотелось узнать у него всё, разгадать эту загадку… Но потом он оглянулся на Дитриха и процедил:
— Я с колдунами и дьявольским прихвостнями договоров не заключаю.
— Готфрид!..
В этот момент дверь открылась и внутрь вошёл секретарь Шталь, державший под мышкой толстую книгу.
— Их преосвященство направил меня к вам, на случай, если скорняк начнёт говорить.
Готфрид с Дитрихом переглянулись. Монах уселся за парту, открыл книгу для протоколов и сразу начал что-то писать.
— Давай ему пальцы сломаем, Гога? — предложил Дитрих.
— Нет, — сказал Готфрид, глядя на культи скорняка, начавшие срастаться как попало. — Лучше пока выпорем его розгами, а судьи уж пусть сами решают, как дальше.
Они сняли рубаху со скорняка и по очереди начали пороть его по голой спине.
— Готфрид, — рычал он, — неужели ты стал таким же ублюдком, как и все они?
Готфрид не отвечал, снова занося и опуская розгу на изрезанную спину толстяка.
Потом они бросили пороть его, закинули розги в бочку с солёной водой и сели играть в кости, надев на скорняка колодки с шипами.
Путцер всё молчал, потел, скрипел зубами от боли, косился на секретаря и больше ничего не предлагал Готфриду.
После обеда пришли судьи. Они принесли с собой сытые отрыжки и освежающий запах франконского.
— Ну что? — спросил Фёрнер. — Колдун ещё жив?
Готфрид с Дитрихом вытянулись перед ним.
— Ещё как жив! — доложил Дитрих.
Викарий подошёл к секретарю и заглянул в его записи, а потом бросил подозрительный взгляд на Готфрида. Примеру Фёрнера последовали Фазольт и Шварцконц.
— Я всё скажу, — донеслось из угла, в котором сидел скорняк. И Готфриду послышалось в его голосе… злорадство?
Судьи повернулись к нему. Шварцконц уже занял своё место, затем и остальные последовали его примеру. И, наконец, Фёрнер кивнул Путцеру.
— Рассказывайте.
— Альбрехт Шмидт, покойный кузнец, был колдуном, — начал Путцер. — Когда он умер, на его похороны собралось множество нечисти. Я знал только Анну Фогельбаум, все остальные обращались друг к другу по прозвищам. Когда колдуны похоронили Шмидта, они всем скопом отправились в лес, чтобы помянуть его.
Судьи даже замолчали. Никто не ожидал, что он когда-нибудь начнёт говорить.
— Альбрехт Шмидт? — переспросил Шварцконц. — Герр Шталь, вы всё записываете? Так. А как вы попали на памятный шабаш в ночь на первое мая?
— Снимите колодки, — натужно, сквозь боль попросил он.
— Вы будете говорить?
— Да.
— Я думаю, он заслужил. Снимите, — кивнул Шварцконц и Готфрид с Дитрихом раскрутили винты.
— Меня заставили туда идти, — ответил скорняк, когда колодки сняли. — Опоили зельем и заставили идти. Я был просто его другом, пришёл на похороны чтобы проводить, почтить память…
— Что было на шабаше?
— Какие-то пляски, песни, голые девки… Я плохо помню.
— Чтобы он голых девок плохо запомнил? — гоготнул Дитрих.
— Байер! — прикрикнул на него Фёрнер и даже хлопнул ладонью по столу. — Молчать!
Дитрих сразу опустил взгляд.
— То есть, вы хотите сказать, что не заключали с дьяволами никаких договоров?
— Конечно нет! — Путцер помотал головой.
— Только посмотрите на него! — сказал Фазольт. — Да чтобы опоить этакую тушу, нужна целая бочка зелья!
— Но это правда! — воскликнул скорняк.
«Не слишком ли похоже на историю Эрики, колдун?» — подумал Готфрид, но вслух ничего не сказал.
— Секретарь делал кое-какие записи, пока нас не было. Так вот, о какой Эрике вы говорили с сержантом Айзанхангом? — поинтересовался Фазольт.