Самым простым для меня было действовать по инструкции. Эсквайр дал мне телефон, по которому я должен позвонить, если мне удастся обнаружить Мохова. Я оттягивал для себя решение моральной проблемы, думая, что до этого дело, возможно, и не дойдет. Но вот я знаю точное место, где Мохов будет завтра. И что дальше?
У меня — я с этим уже, наверное, всем надоел — есть человек, который незримо присутствует при таких моих психодрамах. Это мой главный учитель по разведке и по жизни, Петр Ильич Некрасов. Его давно нет в живых, но это не мешает ему давать мне советы в самых сложных ситуациях. Вот смотрите, Петр Ильич, какие у меня сомнения.
Я не мальчик. Мне приходилось стрелять, но нет человека, знакомого или незнакомого, про кого я мог бы с уверенностью сказать, что я его убил. Пускай! При этом я прекрасно осознаю, что, занимаясь тем, чем я занимаюсь, то или иное мое действие могло привести — и, скорее всего, приводило, и, возможно, даже не раз — к смерти людей. Не обязательно подонков. Может быть, очень даже симпатичных ребят, с кем в других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. Все эти разговоры о том, что мы солдаты невидимого фронта, что войны никогда не прекращаются, а на войне как на войне — это все чушь, пафосные фигуры речи. Здесь-то мы можем себя так оправдывать, а на ту встречку, о которой мы говорили с Бородавочником, этот аргумент не возьмешь. Убийство есть убийство. Это раз.
Но есть другое соображение. Не могу отрицать, действительно могут возникнуть обстоятельства, когда смерть одного человека спасет множество жизней. Наверное, в таких ситуациях было бы проще распорядиться или хотя бы рискнуть собственной жизнью — мне было бы проще. Однако вполне возможно, что и в отношении другого человека я в подобном случае приму решение, которое подсказывает не совесть, а рассудок. То есть убийство может быть меньшим злом. Это два.
Теперь представим себе, что кто-то хочет убить меня или кого-то из моих близких. Я что, скажу убийце, как та тетенька у Льва Николаевича? Где это было, в «Фальшивом купоне»? Какой-то отморозок занесет надо мной нож, а я скажу: «Миленький, ты же душу свою погубишь?» Конечно, нет! В меня, как говорили древние греки, вселится такой Арес, что я убийце горло смогу перегрызть, особенно если речь пойдет о моих близких. То есть убийство может быть и в рамках необходимой обороны. Это три.
К какому случаю относится эта моя ситуация? Ко всем трем.
Если Мохов меня сдаст — а он знает цену, как сказал Осборн, — моя жизнь закончится. Пусть я какое-то время еще буду функционировать как биологическая машина, все, что составляет мою человеческую сущность, с потерей Джессики, Бобби и Пэгги существовать перестанет. Повторю слова Эсквайра: «Это его жизнь или твоя». Умеет, гад, формулировать.
Потом, представим себе, что на моем месте оказался какой-то другой коллега-нелегал или агент-англичанин. Он, как и я сейчас, осознает, что предатель, которого он может остановить, разрушит не только его судьбу, но и жизнь десятков таких, как он. Знай я, что кто-то другой оказался в моей ситуации, разве не молился бы я, чтобы он, тот мой коллега, нашел в себе силы любой ценой отвести опасность от всех нас? Так вот сейчас я могу защитить десятки людей от неминуемых авральных отзывов в Москву, арестов, тюремных сроков, потери жен, детей, друзей, вероятного скатывания на дно жизни. Имею я право зарывать голову в песок?
Наконец, отбрасывая риторику, все мы знаем, чем рискуем. Это просто часть игры, в которую мы играем. Да так и не только в этой профессии. Возьмем хоть шахтеров. Даже если большинство из них доживают до старости, несколько десятилетий они каждый день спускаются под землю, не зная, доставит ли их сегодня тот же лифт на поверхность или нет. Хотя, может, они так и не рассуждают — для них это рутина. Я про себя и свою работу тоже не думаю в таком ключе.
Так как, Петр Ильич? Некрасов ведь меня не бросает. Я, конечно, не мистик и обо всем этом говорю сейчас с должной степенью отстраненности и самоиронии. Однако в памяти моей возникло одно из его бесчисленных изречений: «Вора миловать — доброго погубить». Так тому и быть.
Хорошо, я принял решение, пусть даже на «встречке» я об этом и пожалею. Предположим, я звоню тем специально обученным людям. Кто они, я не знаю. Кто их учил и чему, тем более. Ясно, что они собираются стрелять, ну или как-то по-другому его убить — похищать человека в присутствии офицера МИ-5 никто не будет. Ну а вдруг это будут костоломы и неумехи, которые попадут под прослушку, засветятся на тайной встрече или наследят вокруг раньше, чем будут в состоянии действовать?
Мохов ведь, я вспомнил, любил говорить: «Я не пальцем сделанный». Я вот в Лондоне бываю наездами, и то у меня есть пара полезных контактов, о которых даже Бородавочник не знает. А Мохов проработал в Лондоне шесть лет. Он что, пойдет на встречу, от которой зависит его жизнь, без всякой подстраховки? Если да, то либо он действительно в аховом положении, либо грош ему цена как профессионалу. А он сейчас стоит очень дорого, раз уж даже Контора тратит на его поиски, не считая. Нет, конечно же, Мохов подрядил таких же ребятишек, как мои индийцы, которые завтра с раннего утра будут просматривать пять-шесть критических точек в радиусе километра. И Мохов войдет на кладбище, только когда будет полностью уверен, что МИ-5 не занесла над ним свой сачок. Пошли я туда людей Конторы, какие у меня гарантии, что они не проколются?
С другой стороны, как будут развиваться события, если Осборн с Моховым договорятся? А ведь они, скорее всего, договорятся. Перебежчика под плотной охраной отвезут на конспиративную квартиру, в какой-нибудь коттедж в тихом месте, может, даже на территорию военной базы. И тогда, даже если благодаря мобильному Осборна я смогу узнать, где он находится, доступа к предателю уже не будет. И, соответственно, способа помешать ему реализовывать свой капитал — тоже.
Получается, надо все же звонить специалистам. Только еще одно обстоятельство меня смущает. Мохов совершенно определенно спас мне жизнь — тогда, двенадцать лет назад.
Я уже истоптал свой номер во всех направлениях, иссушая мозги. Выпить еще кофейного зелья — там же внизу в автомате точно найдется еще кока-кола? Или одну из тех маленьких бутылочек в мини-баре?
Хорошо, вопрос со специалистами пока остается открытым. А что я буду делать завтра в десять утра? Соваться на кладбище, где один человек может меня узнать, а второй — задержать, было бы совсем уж экстравагантным тупоумием. Залезть куда-нибудь на верхотуру, чтобы и слушать, и наблюдать? Например, на восточную трибуну футбольного клуба «Челси», откуда, как я прикинул по гугловской карте, кладбище просматривается хотя бы за часовней? Но как туда попасть? И, главное, что это даст?
Засесть где-нибудь поблизости с пинтой-другой, слушая прямую трансляцию с места событий? События ведь часто принимают непредсказуемый оборот, тогда хорошо быть в шаговой доступности, пусть даже с противоположного края кладбища. Я снова залез в интернет. Продумал это Мохов или нет, но ни паб «Лиса и фазан», ни греческая таверна «Миконос», ни бар с милым домашним названием «Крюк мясника», ни один из пяти ресторанов стадиона — короче, ни одно из близлежащих заведений не открывалось раньше одиннадцати утра. То есть если предположить, что Мохова все-таки захотят захватить, все нужные для этого люди должны быть на улице. В виде дорожных рабочих, посетителей соседнего магазина кухонного оборудования, бегающего по утрам спортсмена, двух подруг с детской коляской, в которой вместо ребенка лежит базука, или просто случайных прохожих.