Не стала спорить — ну, что ее-то папочка глупостей не наделает.
— Когда он должен позвонить?
Тоня пожала плечами:
— Вечером.
Я посмотрел на часы: четверть шестого. Я хотел сказать что-нибудь банальное, типа, что время еще есть, когда в гарнитуре раздался голос Шанкара:
— Пол.
— Да, я слушаю.
— Похоже, за мной хвост.
— Они нас слышат?
— Нет, просто за нами едет машина.
— Ты сообщил на базу?
— Да, Радж не в восторге. Я сейчас уведу хвост подальше и попробую от него оторваться. — Пауза. — Что? Сейчас, Пол, минутку. — Еще пауза. — Пол, Радж просит вас пока с нами не связываться — пока ситуация не прояснится. Мы сами на вас выйдем, не отключайте гарнитуру.
Этого только не хватало!
— Но теперь-то неприятности? — спросила Тоня, не перестававшая наблюдать за мной.
— Неприятности, — вздохнул я, — это живая ткань бытия. А что, у меня это написано на лице?
— Нет. У вас лицо игрока в покер — по нему ничего нельзя определить. Что плохой признак — это может означать, что у нас сплошная череда неприятностей, только вы не хотите это показать.
Она сказала «у нас». Это хорошо.
— Хотя, — продолжала Тоня. — Хотя, возможно, у вас другого лица и не бывает при вашей-то профессии. Вы как выражаете тревогу? Или радость? Или грусть?
Я посмотрел на нее. Как, действительно, я это делаю?
— Не знаю, — честно сказал я.
— Но ваши близкие — у вас же есть близкие? Они как-то об этом догадываются?
— Хм. Не знаю, не задумывался. Да и зеркало с собой я не ношу, чтобы смотреться в него при возникновении каждой новой эмоции. А что, у меня лицо как маска?
— Нет, я же сказала: у вас лицо игрока в покер. Когда вы в покер не играете, вы, я допускаю, можете быть совсем другим.
У меня есть в Нью-Йорке несколько знакомых из мира большого бизнеса, у которых и вправду лица нет. Есть набор масок: для деловых встреч, для корпоративных приемов, для игры в гольф, для повседневного ношения. Что, я тоже становлюсь таким?
Но Тоня уже спохватилась:
— Простите меня. Я часто лезу не в свои дела. А сейчас…
А сейчас от того, насколько правильно она понимала меня и мою мотивацию, зависело очень многое.
— Хорошо, — сказал я. — Давайте я тоже полезу в дела, которые у нас стали общими. Вот вы сообщите отцу новый телефон Осборна, который предназначен только для связи с ним. Вы потом дадите его и мне?
— Вы весь наш разговор слышали?
Она показала взглядом на гарнитуру у меня в ухе. Я кивнул. Тоня подняла бровь, задумалась.
— Вы же сами слышали, что этот телефон предназначен только для связи Лесли и папы, — сказала она.
— Но это позволило бы мне вмешаться в критический момент. Как это уже раз было.
Тоня еще подумала. Потом потянулась к сумочке, стоявшей рядом с креслом, покопалась в ней и вытащила листок бумаги для заметок.
— Вот он.
— Спасибо.
Я вбил его в айфон. Как некстати Шанкар выпал из операции!
— А вы собираетесь воспользоваться той квартирой?
— Которую снял Лесли?
— Да.
— Я вряд ли. А папа не знаю. Вы хотите и ее адрес тоже?
— Если мы друг другу доверяем.
— А зачем вам?
— Например, чтобы узнать, не снял ли тот же человек квартиру в доме напротив. Чтобы наблюдать за ней.
Тоня о такой возможности не подумала. Думает сейчас.
— Хотя, должен признать, на ту встречу на кладбище Осборн шел один, — честно сказал я. — Даже его сотрудники не знали.
Тоня подняла брови, покачала головой и вздохнула. Похоже, она впервые вплотную столкнулась с миром своего отца.
— Вы и его слушали?
— Я к тому, что мы никогда не знаем, у кого мы на стеклышке под микроскопом, — ушел от прямого ответа я. — Так что всегда неплохо иметь запасные варианты.
Тоня снова вздохнула. Это был ее час принятия трудных решений.
— Вам этот адрес действительно нужен? Вдруг папа захочет воспользоваться той квартирой? Он не станет этого делать, если будет знать, что вы знаете.
— Тогда не надо. Скажем, что теперь я вас испытывал.
Тоня что-то хотела сказать, уже открыла рот, но не стала.
12
Телефон зазвонил в самом начале седьмого. Странно в наши дни слышать обычный телефонный звонок. Хотя некоторые уставшие от гаджетов люди закачивают такой и в свой мобильный.
Тоня так рванулась к письменному столу, что поскользнулась на начищенном паркете.
— Да, — сказала она по-английски, но тут же перешла на русский. — Да, все в порядке. А у тебя как? — Пауза. — Хорошо, я поняла. — Пауза. Посмотрела на часы. — Успею, конечно. Целую, будь осторожен.
Она посмотрела на меня. Вот у кого на лице доминирующая эмоция сразу проступает.
— Сюда не приедет?
Она покачала головой.
— Где встречаетесь? Хотя это не важно. Хотите, я вас подстрахую?
— Не знаю. — Она снова посмотрела на часы. — Надо подумать.
— Вы же скажете отцу про встречу с Питером и его отцом?
— А теперь как иначе? Раз скажу про телефон и квартиру.
— А про меня?
— Не знаю.
И я не знал, как лучше. Если Мохов, по признанию собственной любящей дочери, был неспособен трезво анализировать ситуацию…
— А что бы вы ему сказали?
Это Тоня спросила.
— Две очень важные вещи. Чтобы он не делал резких движений — ничего такого, чтобы помешало ему вернуться достаточно скоро в Москву, к старой жизни. Чтобы он просто затаился на какое-то время в надежном месте. В той квартире, которую снял Осборн, на худой конец. Но это на самый худой конец. Вашему отцу в любом случае в Москве предстоят неприятные долгие разговоры, проверка на полиграфе и так далее, а любой контакт с Осборном это осложнит. Хотя, повторяю, для Влада сейчас главное, конечно же, просто не попасться тем ребятам с кладбища.
— А второе?
— А второе — тем человеком, которому ваш отец наступил на хвост, в Москве уже занимаются. Чем больше Влад мне про него скажет, тем скорее все закончится. Мне нужно не только его имя — его у нас, вероятно, уже вычислили, хотя и имя поможет. Нужны улики — то, из-за чего Влад так срочно сорвался из Москвы.
— Получается, я должна буду сказать ему про вас, — заключила Тоня.