— Я спрашиваю, где еще один? — повторил Осборн.
— Ай донт спик инглиш, — спокойно сказал парень.
— Дайте я попробую, — вызвался я и произнес на ломаном русском: — Где у вас есть третий человек?
— Ай донт спик рашен, — ответил парень и вытянул ноги, чтобы было удобнее сидеть.
— Ничего, поработаем с ним, — уверенно сказал Осборн и продолжил для своей группы: — Все молодцы. Забрать задержанного и труп. Остальные ищут, на чем они приехали. Это может быть мотоцикл, но скорее всего машина, если заложницу хотели увести. Прочесать весь район, никто не уходит, пока не найдем.
Все вокруг суетились, а я смотрел на убитую девушку. Тониного возраста, лет двадцать шесть — двадцать семь. Тонкие губы, острый нос, сейчас еще больше заострится. Целый глаз устремлен в пустоту. Хладнокровная убийца, басшабашная, напористая. Ей себя было не жалко. Но кому-то же дочь, кому-то сестра, кому-то, наверное, и любимая. Наверное, будет кому заплакать, когда ее в землю опускать станут.
Я вспомнил вдруг Антония Сурожского, того самого русского митрополита, лежащего на Бромптонском кладбище. Я читал его книги — ему многое было открыто. И если следовать отцу Антонию, душа этой девушки сейчас в ужасе. В ужасе от всего, что она совершила. В этой жизни она себя как-то уговаривала, находила оправдание тому, чем занималась. Но вот дела ее предстали перед нею в истинном свете, и она содрогнулась. Однако еще страшнее то, что исправить что-либо уже невозможно. А впереди вечность.
Я снял жилет и накинул на плечо рюкзак.
— Пойду. День в разгаре, а еще столько всего не сделано, — сказал я Осборну, возвращая ему пистолет.
— Конечно. Спасибо, Гусман. И маску заодно снимете, лицо ведь под ней устает, наверное.
Заметил, собака. Глаз лукавый, губа искривлена — видимо, так он выражает иронию. Я не отреагировал.
— Вам спасибо. Увидимся еще.
Я вышел на улицу. Киллера заталкивали в подъехавший микроавтобус. Уже немолодой дворник-араб, метущий зеленой метлой канавку вдоль тротуара, удивленно наблюдал за картиной.
— Амит, как ты там? — спросил я.
— Это Шанкар, доброе утро. Как вы? Я же все слышал.
— Я в норме. А ты все слышал и все тут же забыл, да ведь?
— Вспомню потом, когда прочту ваши мемуары.
— Ты молодчина.
— Да, Пол, девушке звонили на мобильный. Я не стал вас подключать, счел, что не вовремя было бы. Они по-русски говорили. Куда вам послать аудиофайл?
— Никуда, я сейчас сам спрошу.
Звонить через Шанкара я не стал — мы же в городе. Зашел в ближайшую красную будку и набрал Тоню.
— Ты не спишь?
— Нет, мы только доехали. Папа звонил.
— Я знаю. Что сказал?
— Сказал, что у него есть ампула с цианистым калием. Я зря уехала.
— Ты не поняла, где он?
— Он не сказал толком. Там поток сознания. А что у тебя?
— Мы только что взяли двух киллеров. Остался один. Ну, надеюсь, что так.
— Ты цел?
— Конечно, цел. — Я усмехнулся. — «Мы взяли»… Я-то на кухне сидел, кофе пил.
— Как бы все это сообщить папе? Я боюсь за него.
Еще бы! Он и к англичанам все еще способен метнуться, и киллер за ним охотится, и теперь ко всему прочему сам на себя руки наложить может.
— Постарайся вспомнить все, что он сказал. Весь поток сознания. Это важно.
— М-м. Я спросила, в надежном ли он месте. Папа сказал, что в Лондоне надежного места нет, но что он такое знает. Тем более… Сейчас, вспомню точнее. Тем более что он туда наверное уже никогда не попадет, а жалеть об этом будет всю жизнь. Если от его жизни еще что-то осталось. Вот. Это практически слово в слово.
— Хм. Не очень информативно.
— Ну, прости, пожалуйста.
Мужской голос раздался фоном. Питер спрашивает, с кем это Тоня разговаривает. Беспокойный у него голос, настойчивый.
— Ревнует? — спросил я.
— Что-то чувствует. Мы естественно говорили в дороге. Но он не связывает это с тобой — с тем человеком, который меня привез ночью.
Она помолчала. Ну вот! Я же в шутку спросил про Питера. А она всерьез ответила.
— А есть из-за чего искать связь? — спросил я. — Между тобой и тем человеком, который привез тебя ночью?
— Нет, конечно. Знаешь, мне ведь про людей тоже интересно, — уже другим, привычно насмешливым голосом сказала Тоня. — Тем более про тех, кто ведут себя по нынешним меркам совершенно нелепо. Как-то старомодно, по-рыцарски.
У меня вдруг как будто электроды на висках замкнуло.
— Тоня, ты правда не знаешь, куда Володя мог поехать?
— Ума не приложу. Почему вдруг такой скачок мысли?
— А я, кажется, знаю, — сказал я.
11
Поезда в Англии ездят быстро и без малейшей тряски. Никаких громких перестуков колес, как в России или на севере Штатов, где летом жарко, а зимой морозы. Вагон мерно покачивается, вас слегка клонит в сторону на крутых поворотах — и это все неудобства, если это можно назвать неудобствами. Меня дорога после бессонной ночи быстро убаюкала, и я проспал от лондонского вокзала Паддингтон до прославленного Джейн Остин курортного, еще со времен Римской империи, города Бат. До Бристоля оставалось с четверть часа.
Между Лондоном и Бристолем поезда ходят каждые двадцать-тридцать минут. Первый утренний был в шесть тридцать, но в это время я был немного занят. Я успел лишь на поезд в половине девятого. Возможно, если моя теория была верна — а другой у меня не было, — я доберусь до места где-то одновременно с Моховым. Ну, чуть раньше, чуть позже. Конечно, он мог выехать и рано утром, но в любом случае он ведь тоже скорее всего поедет поездом. В Англии документы при покупке железнодорожных билетов не спрашивают, а расплатится он наличными. Так что для очистки совести — вдруг Мохов едет тем же поездом, тогда и уезжать далеко не придется — я заскочил в состав перед самым отходом и прошел через все вагоны. Его в поезде не было.
Пассажиров — я взял билет второго класса, каким вероятно поехал бы Мохов, — было немного. Слева от меня через проход сидели два прыщавых панка, один с желтой, второй с ярко-синей иракезой; они, уткнувшись в ноутбук, жевали шоколадные батончики. За ними расположилась молодая женщина в платке, обнявшая прехорошенькую глазастую девочку лет четырех — пяти. Они чуть слышно пели — до меня долетали только обрывки мелодии, но похоже это было что-то славянское. Сербки? Боснийки?
Я ехал в Гластонбери. Эффект электрического разряда в моем воспаленном мозгу был вызван словом «по-рыцарски». В Тониных устах оно шло сразу за словами «нелепый» и «старомодный», так что возгордиться было не с чего. Но оно тут же пробудило воспоминание о моем невеселом визите в моховскую квартиру в Москве. Помните, у него была целая полка литературы о рыцарях Круглого стола, а его жена сказала, что он хотел написать какой-то труд об Артуровой эпопее? О чем еще мог жалеть Мохов, готовясь к долгой изоляции в Англии, или, если ему удастся вернуться домой, зная, что с этой страной он распрощался навсегда?