Будучи человеком по натуре не просто любопытным, а, можно сказать, пытливым, Бадбой решил измерить гостеприимную аномалию, за неимением геодезических инструментов — хотя бы шагами.
И вот тут он сделал еще одно открытие. Еще недавно граница подлого «пузыря» проходила аккурат по невысокому заборчику-штакетнику, за которым валялись туши дохлых мутантов, а вот сегодня до заборчика добраться уже не получалось. Шага какого-то не хватало, но — никак! Бадбой принялся вышагивать вдоль и поперек по бывшему пионерлагерю, аккуратно записывая в блокнот ПДА получившиеся результаты измерений, в шагах, разумеется.
Через час это занятие ему надоело. Каждый раз, когда он натыкался на невидимый заслон, пространство словно выворачивалось и он оказывался развернутым лицом в сторону баскетбольной площадки. И каждый раз, как показали результаты исследований, граница аномалии неудержимо сдвигалась к центру. Сначала немного, потом все заметнее, на ступню, на полшага, на шаг… Наконец Бадбой сообразил, что пора прекратить несанкционированные эксперименты, и пошел докладывать о результатах Бей-Болту.
Болт молча выслушал молодого сталкера, который сначала рассказывал о своих открытиях азартно, чуть ли не повизгивая от возбуждения, словно щенок овчарки, первый раз взявший след, а потом, заметив, что его рассказ не вызывает совершенно никакого ответного энтузиазма, стал сбиваться и закончил совсем уж растерянно:
— Вот все, что там было.
Бей-Болт покрутил латунную блесну в руках, зачем-то потрогал большим пальцем жало тройника и сказал:
— Значит, Рыбарь и здесь побывал. Где только этого чудика малахольного не носит… Ну что же, это, может быть, и шанс… Ты вот что, Бадбой, пока никому про свои открытия не рассказывай. Особенно про то, что «пузырь» сокращается. Ребята, конечно, поймут, что ты не специально разбудил ведьму, но все равно расстроятся.
— Что значит «разбудил»? — удивился Чечако. — И какую еще такую «ведьму»?
— Аномалия так называется, «ведьмин пузырь», — терпеливо пояснил Болт. — Та самая, в которую мы с вами, братцы-пионеры, вляпались. Ты ее разбудил своими тычками, и теперь она начнет понемногу сжиматься. И чем сильнее мы станем трепыхаться, тем скорее она нас раздавит. Понял?
— Не очень, — честно признался Бадбой. — Никогда про такие аномалии не слышал, а я вроде бы все аномалии Зоны знаю.
— Все аномалии Зоны не знает никто, — усмехнулся Бей-Болт, — на то она и Зона. Нет в ней ничего постоянного. Ни людей, ни мутантов, ни аномалий. — И добавил, смягчаясь: — «Ведьмин пузырь» встречается очень редко и еще реже выпускает кого-нибудь. Честно говоря, он вообще никого никогда не выпускает. Кроме того, эта дрянь активируется, когда кто-нибудь вынет из свернувшейся аномалии «ведьмино сердце» — это такой артефакт, тоже очень редкий, кстати. Представь себе, идет сталкер по бережку, видит этакий безобидный столбик, а на самой верхушке этого столбика что-то поблескивает. Ну, сталкер, конечно, включает локатор, локатор ему честно сообщает, что там, на столбике, некий артефакт, а опасности никакой нет. Сталкер, разумеется, забирает артефакт, вот тут-то «ведьмин пузырь» и разворачивается, захватывая сталкера, а старый артефакт пропадает, может, сгорает, может, еще чего. А аномалия так и остается развернутой, пока на нее другие недотепы не набредут, и теперь, после того, как она развернулась, ее стенки пускают внутрь любого, если он, конечно, человек. И если в «ведьмин пузырь» кого-нибудь занесет, он некоторое время как бы дремлет, никого не выпуская, пока «ведьму» кто-нибудь особо деятельный не разбудит. И вот тогда «пузырь» начинает понемногу сжиматься. Стягивается в точку, пока в центре не остается такой же столбик с артефактом на вершине. Ну а потом все повторяется. Но если сталкер особо везучий попадется, артефакт добудет, да еще и в живых останется, то с «ведьминым сердцем» может свободно проходить через любые телепорты. И сам «ведьмин пузырь» ему не страшен — своим признает, входи и выходи свободно.
— Так, может быть, мне еще поискать? — спросил Бадбой. — Авось найдется это самое «сердце»?
— Артефакт возникает только один, каждый раз, когда аномалия стягивается в точку. Сколько бы сталкеров на тот момент в аномалии ни находилось, все равно — один артефакт. А этот, похоже, уже забрали.
Старый сталкер подумал немного и добавил:
— Рыбарь, наверное, и забрал. Спиннингом метров со ста зацепил и, так сказать, выудил. И шляется теперь где-нибудь по Зоне с «сердцем» в рюкзаке, если не продал кому-нибудь.
— А если через ПДА с ребятами связаться, неужели не помогут? — Бадбой никак не мог поверить, что могут и не помочь.
В Зоне ведь, как при восхождении на Эверест, у каждого своя отметка высоты, после которой общепринятая мораль перестает действовать, и альпинисты, не останавливаясь, идут мимо гибнущих товарищей. У кого-то она пониже, у кого-то повыше, а у тех, у которых мораль от высоты не зависит, — у них другие проблемы и другие высоты.
— Можно, конечно, попробовать, — неохотно согласился Бей-Болт. — Только первыми, кто явится сюда на сигнал твоего ПДА, будут «монолитовцы». Они здесь недалеко, совсем, можно сказать, рядышком. А уж потом придут остальные. И нарвутся на «Монолит». Да и что они смогут сделать без «ведьминого сердца», даже если с «монолитовцами» управятся? Стоять и смотреть, как нас расплющит или что там еще с нами эта погань сделает? Кроме того, аномалия сигнал ПДА прилично экранирует, да и низина здесь, прием плохой, не говоря уже о передаче.
— А если на флагшток с ПДА забраться? — не унимался Бадбой. — Тогда нас наверняка услышат. Ты не пробовал?
— Мне шестой десяток катит, — устало сказал Бей-Болт. — Так что по флагштокам лазить я разучился лет двадцать назад. Ты парень молодой, вот ты и полезай. Только ребят предупреди, чтобы к встрече с «Монолитом» были готовы. А то автоматная пуля эту аномалию насквозь пролетает. И «монолитовцы» сюда войти могут запросто, они же все-таки люди, только в отличие от нормальных людей про смерть ничего знать не желают. Им Радар не велит.
Бадбой пожал плечами и направился к одноэтажному домику-бараку, где расположились остальные сталкеры. Ему казалось, что старый сталкер чего-то недоговаривает, но чего именно — он понять не мог. Не мог такой человек, как Бей-Болт, взять, да и расхотеть жить. Жить — вообще нельзя было расхотеть, так по крайней мере казалось сталкеру-чечако. Иначе и начинать жить не стоило.
Сержант Соленый не считал себя упертым. Малахольных головастиков-ученых он терпел, не обижал по возможности, хотя, учитывая сравнительные физические данные, мог бы обидеть запросто. Но головастики платили, или за них кто-то платил, а кто платит — тот и указывает, кого гнобить, кого стеречь, а кого беречь. Бывший омоновец, москвич во втором поколении, подписал контракт на службу в Чернобыльской Зоне вовсе не от хорошей жизни и не потому, что соскучился по приключениям. Просто в родимой столице-матушке люди совсем озверели и перестали правильно понимать его, Соленого, то есть ссужать мелкими деньгами по первому требованию, наливать и выслушивать его пространные и пьяно-слезливые рассказы о службе в горячих точках, где сержанту действительно доводилось бывать. Перестали чтить, сволочи, а когда он возмутился и переломал ребра соседу, пожалевшему несчастную сотню деревянных на опохмел, его даже попытались посадить в тюрягу. В тюрягу сержанту не хотелось, поэтому, воспользовавшись тем, что он все-таки какой-никакой, а ветеран, Степан Соленый быстренько подписал контракт на службу туда, где больше платят, и, к собственному изумлению, угодил в Зону. Он, разумеется, пробежал глазами контракт, и слово «Зона» там действительно фигурировало. Однако понимал свою будущую службу сержант Соленый традиционным образом, то есть — он подписывался охранять зеков. Дело это было привычное, не слишком беспокойное, а при должных навыках и весьма доходное. Навыки у сержанта имелись. О Чернобыльской Зоне сержант, может быть, что-нибудь и слышал, да только пропустил между ушей. Тем более что телевидение об этом сообщало как-то вскользь, сталкеры, в представлении журналистов, выглядели чем-то средним между обыкновенными зеками и индейцами, живущими в резервации, так что с этой братией особых проблем не должно было возникнуть. Конечно, опасность существовала, но, прикиньте-ка, а когда ты разгоняешь так называемую мирную демонстрацию, разве не существует вероятность, что какой-нибудь выживший из ума пенсионер засветит тебе бутылкой по башке? Еще как существует! Да и собутыльники, многие из которых тоже служили в горячих точках, узнав, что Соленый занимался в основном операциями по зачистке гражданского населения, после второго или третьего стакана так и норовили дать в морду. Так что получалось — баш на баш. Да и деньги по контракту полагались нешуточные. И поначалу все было вполне пристойно. Стоял себе бывший омоновец Соленый на пулеметной вышке на блокпосте, время от времени постреливал из своего крупнокалиберного «Корда» по мелькающим вдалеке фигуркам придурков-сталкеров — благо, начальство смотрело на это сквозь пальцы, да бегал к девкам, которые регулярно привозили в пограничный район гуманитарную помощь. Помощь, разумеется, в Зону не попадала, хрен ли им помогать, этим зекам-сталкерам, а оприходовалась на месте, хотя ничего по-настоящему ценного в этом гуманитарном барахле не было. Ну, разве что иногда попадется пара ящиков со спиртным да сигаретами, а еще — целые контейнеры презервативов! Хотя на хера этим сталкерам презервативы, ни сержант, ни его посредственное, ни непосредственное начальство понять не могли. Они же там, за блокпостом, все, сколько ни есть, — сплошные импотенты! И баб у них не имеется, это факт! Так что презервативы приходилось использовать на месте, привлекая к этому делу дамочек, сопровождавших гуманитарные грузы. Дамочки были разных национальностей, но все как одна — редкие уродины. Впрочем, последнее сержанта не слишком-то смущало. Ему в Москве и не с такими шалавами дело иметь приходилось, а тут как-никак европейские, а может быть, даже и американские женщины, помытые, хорошо пахнущие, в меру трезвые и главное — конструктивно настроенные. То есть — не кобенятся, а некоторые даже приезжают по второму разу. Значит, понравилось.