– Что ты сделал? – В капризном детском голосе сквозили недоумение и обида. – Испортил игру.
– Я тебе предложу другую, – холодно возразил Фёдор.
– Смотри, если она мне не понравится…
Теперь в голосе появились задумчивость и угроза. А по каменным изваяниям дрожью прошёлся импульс. Фёдор не ошибся: они пошевелились.
– Думаю, понравится, – заверил он. Ощущение угрозы вокруг сгустилось. – В чём тайный смысл священных чисел? Думаю, тебе уже приходилось загадывать эту загадку.
– Никто не знает этой тайны. – Голос изменился. Словно ребёнок вдруг вырос, но остался таким же испорченным. И что-то там было ещё, похожее на растущий жадный и порочный интерес. – Смотри, не ошибись. Не ты один пытался сорвать тайные печати.
– Да, ты прав. Эти мёртвые нити, я видел их.
– Я дарил им то, за чем они приходили. Но к чему обсуждать меня? Похоже, твоя ниточка тоже скоро станет мёртвой.
– Хочешь мою загадку? – Фёдор пропустил угрозу мимо ушей. – Почему Бык и почему Лев?
– О чём ты? – злобно, но и жадного интереса всё больше.
– Ответ: потому что Лабиринт.
Молчание. Тяжёлое, долгое. А Фёдор думал о том, что Ева напомнила ему о… сфинксе. Хотя, наверное, он и сам уже догадался.
– Что ж, неплохо, – послышалось наконец. В задумчивой похвале таится что-то зловещее. – Но это ничего не меняет. Ты останешься здесь. Никто не знает тайного смысла священных чисел.
– Здесь ты прав, – согласился Фёдор.
– Я всегда прав. – Но теперь в голосе разочарование, он снова становится детским. Капризным и жестоким. – С тобой неинтересно, прощай.
Второй, гораздо более сильный импульс прошёлся по каменным изваяниям. И они двинулись, со всех сторон пошли на Фёдора, и тьма, лежащая на их плечах, двинулась вслед за ними. Он смотрел, как они приближались и как гасло подземное небо, девять капитанов, ставших тайными печатями. Потом вложил в ножны кортик Аквы, подошёл к так и не изменившему позы, так и не предавшему своих грёз капитану Льву и бережно положил клинок у его ног:
– Держи, старый друг, сам ей передашь.
А затем он развернулся и, широко расставив ноги, смотрел на каменных стражей, что стали пленниками чужой тайны. Их было Девять: Четыре пса, Две смерти и Три вечерних зари. И в тьме, что лежала на их плечах, было почти неуловимое отражение капитана Льва. Точнее, его грёзы: во тьме мелькнули контуры сфинкса, древнего чудовища, льва с женской головой. Но у сфинкса капитана Льва было лицо его жены, женщины, за которой он пришёл сюда. И Фёдор подумал, что совсем скоро там, в чёрном зеркале, мог бы появиться ещё один сфинкс. С лицом Евы.
– Знаешь, почему никто не знает тайного смысла священных чисел? – жёстко усмехнулся Фёдор. – Потому что его нет. Ты надёжно всё спрятал. Но тебе пора.
Эта тварь с мерцающим металлическим блеском снова была рядом. Но Фёдор не обратил на неё внимания. Они надвигались на него, Девять каменных стражей. Но даже сейчас в их порядке присутствовал ответ. С левой стороны их было четверо.
– Четыре, – произнёс Фёдор. – Вы младенцы и можете только ползать. Прочь!
Он спокойно повернулся направо, хотя успел увидеть, что четыре истукана раскололись глыбами, подняв кучу пыли.
– Что ты делаешь?! – завизжал капризный ребёнок. Но в злобном крике мелькнула тревожная искорка.
– Три – вы старцы с клюкой. И можете только ковылять. Прочь!
И теперь три фигуры справа осыпались, стали просто прахом.
– Что ты делаешь?! – в панике заорало это нечто.
– Ну, и вы двое, вы в расцвете сил и можете просто уйти, – сказал Фёдор, только значительно мягче.
Два каменных капитана перед ним остановились, и Фёдор не ошибся. Как только распался каменный плен, их стало видно – капитана Глеба по прозвищу Бык и его Александру, ту, что была Седьмым капитаном. Они улыбнулись Фёдору, развернулись и, взявшись за руки, зашагали прочь.
– Что ты… Не-е-ет! Что ты?..
– Даю тебе ответ. Тайного смысла не существует. Ты ведь устал быть монстром. Ты настолько свихнулся, что и вправду считаешь себя сфинксом, загадывающим загадку? Так?! Но ты устал… – Фёдор смотрел, как в сторону мерцающих вод канала уходили капитан Глеб и его Александра, а тьмы вокруг больше не было. – Четыре, Два, Три – Девять Озёрных Святых. Тайный код Книги. Но ты не особо спрятал, всё оставил на поверхности. Потому что устал и хочешь быть… разгаданным. Возвращайся в своё Небытие. Нет никакого тайного смысла. Это очень простая, хоть и старая загадка, которую загадывал сфинкс. И будет Лабиринт от Человека. Это загадка про человека. Утром на четырёх ногах – младенец-ползунок, днём на двух – человек в расцвете сил, а вечером на трёх – старец с клюкой. И вот он уж точно заслужил покой.
Тихий вздох пришёл сюда. Его подхватил ветерок, что пронёсся над мерцающими водами канала. Древний дряхлый старик стоял на берегу. Почему-то Фёдор знал, что тот сейчас улыбался. Фёдор на мгновение закрыл глаза. А когда это мгновение закончилось, на берегу никого не осталось. Ни прекрасной защитницы Александры, ни её любимого, что когда-то узрел этот миг, ни грозных капитанов, что были повесами, а стали Святыми, ни старика, что, наконец, обрёл покой.
ДВИЖЕНИЕ БУДЕТ ПРОДОЛЖЕНО
Шорох за окном повторился. Густая плотная тьма обволокла «весёлую сторожку», как они предпочитали именовать это богом забытое место на самом юго-востоке Москвы. Здесь, после Нагатинского затона и раздольной акватории Южного порта, река делала крутой изгиб, готовясь покинуть накрытый туманом город. Сюда, на один из крохотных островков между Коломенским шлюзом и Перервинской плотиной, еженедельно приходилось доставлять партии учёных. Давно уже беспокойство вызывали и сам шлюз, и плотина, то странное, что творилось в Николо-Перервинском монастыре и на Шоссейной улице, о которой было не принято поминать без надобности. Богом забытое или богом проклятое место… Николай посмотрел на побледневшее насторожённое лицо молодого человека и подумал: «Сейчас опять заикаться начнёт».
Этот молодой, пацан ещё совсем, ждал звуков снаружи, постоянно прислушивался и поэтому боялся. Николай давно перестал прислушиваться. Коротая время перед выходом на пост, он чистил оружие; сейчас собрал и удовлетворённо передёрнул затвор. От резкого щелчка молодой человек вздрогнул, затем стыдливо отвёл взгляд.
– Эх, Алёшка, – усмехнулся Николай. – Завтра смена придёт. И поедешь домой, в альма-матер.
Сам он виноват, этот Алёшка, чего увязался за ними? Малый-то он славный, никто не спорит, любознательный, всегда подсобить старался, говорят, в науках смышлён, но не боец совсем с этими его врождёнными увечьями левой стороны, когда одна нога чуть короче, и рука неестественно вывернута, и с этим его периодическим заиканием.