Пациентка и сестра держали друг друга за руки. Улыбались друг другу.

О боже, думала Мада Уэст, какое облегчение, как она благодарна за то, что вновь обретенное зрение помогло развеять угнетавшие ее отчаяние и страх.

– Я все еще не понимаю, что произошло, – сказала она, прильнув к сиделке. – Мистер Гривз пытался мне объяснить. Что-то с нервом?

Сестра Энсел сделала гримаску, обернувшись к двери.

– Он и сам не знает, – шепнула она, – но он ни за что не признается в этом, не то попадет в беду. Он слишком глубоко вставил линзы, вот в чем дело. Слишком близко к нерву. Как еще вы остались в живых!

Она поглядела на свою подопечную. Глаза ее улыбались. Она была такая хорошенькая, такая приветливая.

– Не думайте об этом, – сказала она. – Вы больше не будете грустить, да? С этой самой минуты. Обещайте мне.

– Обещаю, – сказала Мада Уэст.

Зазвонил телефон, сестра Энсел выпустила руку пациентки и потянулась за трубкой.

– Вы сами знаете, кто это, – сказала она. – Ваш бедный муж. – И передала трубку Маде Уэст.

– Джим… Джим, это ты?

Любимый голос так тревожно звучал на другом конце провода.

– Ты в порядке? – сказал он. – Я уже дважды звонил старшей сестре, она обещала держать меня в курсе. Что, черт подери, там происходит?

Мада Уэст улыбнулась и протянула трубку сестре.

– Скажите ему, – попросила она.

Сестра Энсел поднесла трубку к уху. Смуглая нежная рука, матово поблескивают розовые полированные ногти.

– Это вы, мистер Уэст? – сказала она. – Ну и напугала нас наша пациентка. – Она улыбнулась и кивнула женщине в постели. – Можете больше не волноваться. Мистер Гривз сменил линзы. Они давили на нерв. Теперь все в порядке. Видит она превосходно. Да, мистер Гривз сказал, завтра мы можем уехать.

Пленительный голос, так гармонирующий с мягкими красками, с карими глазами. Мада Уэст вновь протянула руку к трубке.

– Джим, у меня была кошмарная ночь, – сказала она, – я только сейчас по-настоящему начинаю все понимать. Какой-то нерв в мозгу…

– Так я и понял, – сказал он, – чудовищно. Слава богу, им удалось его найти. Этот Гривз – сапожник.

– Больше это не повторится, – сказала она. – Теперь, когда мне поставили правильные линзы, это не может повториться.

– Надеюсь. Не то я подам на него в суд. Как ты себя чувствуешь?

– Замечательно, – сказала она. – Немного сбита с толку, но замечательно.

– Умница, – сказал он. – Ну, не волнуйся, я приеду попозже.

Голос замолк. Мада Уэст передала трубку сестре Энсел, та положила ее на рычаг.

– Мистер Гривз правда сказал, что я могу возвратиться домой завтра? – спросила Мада.

– Да, если будете хорошо себя вести. – Сестра Энсел улыбнулась и похлопала Маду по руке. – Вы уверены, что по-прежнему хотите, чтобы я поехала с вами? – спросила она.

– Ну конечно, – сказала Мада Уэст. – Мы же договорились.

Она села в постели. В окна вливались потоки солнечного света, освещая розы, лилии и ирисы на длинных стеблях. Совсем близко на улице слышался шум автомобилей, такой ровный, такой сладостный. Мада подумала о садике, ждущем ее дома, о своей спальне, о своих вещах, о привычном течении домашней жизни, к которому она теперь сможет вернуться. Ведь она снова видит, а страхи и тревоги последних месяцев забудутся навсегда.

– Самое драгоценное на свете, – сказала она сестре Энсел, – зрение. Теперь я это знаю. Я знаю, чего могла лишиться.

Стиснув руки перед собой, сестра Энсел сочувственно кивала.

– И зрение к вам вернулось, – сказала она. – Это чудо. Вы никогда больше его не потеряете.

Она направилась к двери.

– Пойду немного отдохну, – сказала она. – Теперь, когда я знаю, что с вами все в порядке, я смогу уснуть. Вам что-нибудь нужно, пока я здесь?

– Дайте мне, пожалуйста, крем для лица и пудру, – сказала пациентка, – и помаду, и гребень со щеткой.

Сестра Энсел взяла все это с туалетного столика и положила на постель так, чтобы Мада легко могла их достать. Она захватила также ручное зеркало и флакон духов и с заговорщицкой улыбкой понюхала пробку.

– Изумительные, – проворковала она. – Это те, что вам подарил мистер Уэст, да?

Сестра Энсел уже вписалась в интерьер, подумала Мада. Ей представилось, как она – снова хозяйка дома – ставит цветы в маленькой комнате для гостей, выбирает книгу, приносит портативный приемник, чтобы сестре Энсел не было скучно по вечерам.

– До вечера.

Знакомые слова: столько дней и недель она слышала их каждое утро, они прозвучали в ее ушах как любимая песня, которую с каждым разом любишь все больше. Наконец-то они слились с человеком, человеком, который улыбался ей, чьи глаза обещали ей дружбу и верность.

– Увидимся в восемь.

Дверь закрылась. Сестра Энсел ушла. Привычный распорядок, нарушенный безумной ночью, вступил в свои права. Но вместо мрака – свет. Жизнь – вместо угрозы смерти.

Мада Уэст вынула пробку из флакона и подушила за ушами. Аромат разлился в воздухе, стал частью теплого светлого дня. Она подняла зеркальце, взглянула в него. В комнате ничего не переменилось, в окна проникал уличный шум, вот в дверях показалась маленькая горничная – вчерашняя ласка – и принялась убирать. Она сказала «доброе утро», но пациентка не ответила ей. Возможно, она устала. Горничная убрала и пошла дальше.

Тогда Мада Уэст взяла зеркало и снова посмотрела в него. Нет, она не ошиблась. Глаза, которые смотрели ей в ответ, были сторожкими глазами пугливой лани, покорно склонившей голову, будто под занесенным ножом.

Ганимед

Перевод Н. Тихонова

1

Район называют Маленькая Венеция. Именно это прежде всего меня сюда и привлекло. Вы должны признать, что действительно есть странное сходство, по крайней мере для таких людей, как я, – с воображением. Например, один уголок, где канал делает поворот, украшен рядами домов с террасами, сама вода там удивительно спокойна и тиха, особенно по ночам; вопиющие несоответствия, заметные днем, такие как шум маневренного движения с Паддингтонского вокзала, грохот поездов, уродство, – все это, кажется, исчезает. И вместо них… желтый свет уличных ламп, подобный таинственному сиянию старинных фонарей, вставленных в кронштейны на углу какого-нибудь разрушающегося палаццо, чьи закрытые ставнями окна слепо глядят вниз на застывшее очарование бокового канала.

Необходимо – и я должен повторить это – иметь воображение, и жилищные агенты достаточно умны – они составляют свои объявления так, чтобы те сразу привлекли внимание людей нерешительных, вроде меня. «Двухкомнатная квартира с балконом, выходящим на канал, в спокойной заводи, известной под названием Маленькая Венеция», и в то же мгновение изголодавшейся душе и страждущему сердцу является видение другой двухкомнатной квартиры, другого балкона, где в час пробуждения солнце рисует узоры на потрескавшемся потолке, водяные узоры, а в окно доносятся болотистый венецианский запах, бормотанье венецианских голосов и пронзительное «ойэ!», когда гондола сворачивает за угол и исчезает.