Они терлись о ноги клиентов.
Обстановка – словно во сне наяву,
В клубах дыма сигар посетителей.
Я знаю всех этих котов, сказал Шарлотте Альфред,
Я присвоил им всем имена композиторов.
Этот, щупленький, – Малер, тот, дородный, естественно, Бах.
Слышишь, это мурлычет Вивальди.
И конечно, вон там – мой любимец,
Его имя – Бетховен.
Ты увидишь, он глух как тетеря.
Позови его и посули молока – он даже не обернется.
Смущаясь, Шарлотта подозвала к себе кота,
Но тот вообще на нее не взглянул,
Только сонно щурил глаза.
Альфред продолжал очеловечивать кошек
И по этому поводу вспомнил о Шуберте.
«Смерть и Девушка»… Снова этот квартет.
Он не сходил у них с языка, не давал им обоим покоя.
И Альфред завел длинный рассказ о создателе этой музыки.
Знаешь, Шуберту не везло в отношениях с женщинами,
Он был маломерок, при этом весьма неуклюжий.
Столько насочинял, а вот с сексом был не в ладу,
Так и скончался практически девственным.
Кое-где в его музыке это легко уловить:
Начать хоть с венгерских мелодий, – их словно писал
непорочный юнец,
Да и вся его музыка как-то бесплотна.
Однажды он переспал с проституткой,
И она заразила его смертельной болезнью.
Его агония растянулась на годы.
Бедняга, тебе его жаль?
Но теперь здесь хотя бы имеется кот, носящий то же имя.
Как-никак это форма посмертной славы.
Шарлотта в смятении слушала рассужденья Альфреда.
Конечно, она размышляла о Шуберте,
Но ей не терпелось при этом разрешить более личный вопрос.
А ты?
Что – я?
А у тебя, Альфред, много ли было женщин?
Ах, женщины…
Да, я знавал нескольких…
Именно так он ей и ответил,
Довольно уклончиво.
Потом, встрепенувшись, добавил:
Да, женщин я знал.
Сколько точно – сказать не могу.
Но все они, все до одной, были важны для меня.
Ведь это не может пройти бесследно —
Когда рядом с тобой обнаженная женщина —
Женщина в ожидании поцелуя.
Я благоговел перед каждой из них,
Даже будь это бабочка-однодневка.
Шарлотта забыла обо всем на свете,
Даже о том, что волнуются близкие.
Наконец она вернулась домой, где ее поджидал отец.
Ну теперь он спокоен или все еще разъярен?
Наверно, и то и другое.
Минуту спустя Альберт разразился криком:
Где ты была?
Хоть подумала бы о нас,
О нашей тревоге, о нашем отчаянии!
Шарлотта виновато понурилась.
Ей известно, что ночью ходить опасно:
Попадешься к патрульным в лапы, могут отправить в лагерь,
Могут избить, изнасиловать, просто прикончить.
Она жалобно попросила прощения, но заплакать не получилось,
Только и выдавила из себя: я шла, замечталась, и вот…
Это глупое объяснение – первое, что пришло ей в голову.
Паула сказала Шарлотте, чтоб разрядить обстановку:
Никогда больше так не делай.
Если хочешь мечтать, мечтай, пожалуйста, дома.
И Шарлотта пообещала им быть осторожней.
Но что же это за жизнь для молодой девушки?
Ей двадцать один год, ей хотелось свободы,
А сейчас каждый вздох, каждый взгляд был под строгим контролем
И любой шаг в сторону смертью грозил.
На самом же деле в тот вечер, счастливая как никогда,
Она обо всем забыла.
Ее не пугала даже тюрьма, лишь бы рядом был Он.
Она обняла отца и вдруг улыбнулась,
Лицо ее радостно вспыхнуло,
Она еле сдержала ликующий смех.
Паула глядела на девушку, не понимая, в чем дело.
Перед нею стояла совсем другая Шарлотта,
Не та, что была молчаливой и замкнутой,
Что минуту назад готова была разрыдаться.
Эта – новая – ни с того ни с сего улыбается
И так искренне просит прощения:
Извините! Я больше не буду!
Повторив это несколько раз, она убежала к себе.
А супруги переглянулись
Удивленно или, скорее, тревожно:
Ни он, ни она не забыли, что в семье затаилось безумие.
Несколько дней спустя влюбленные встретились снова, в Ванзее,
В этом волшебном предместье Берлина,
С Большим и Малым озерами.
Пасмурная погода разогнала гуляющих,
Так что в данный момент они были совсем одни,
И Шарлотта к тому же свободна.
На сей раз она сообщила домашним, что будет в гостях у Барбары.
Они сели вдвоем на скамейку, где сидеть им запрещено.
Их тела скрывали табличку с этим запретом:
NUR FÜR ARIER – только для арийцев.
Но рядом с Альфредом Шарлотте не страшно нарушить закон.
Она говорит: как мне ненавистна наша эпоха!
Когда это кончится, сколько же можно терпеть!
Их скамейка стояла напротив виллы Марлир [16] ,
И они восхищались изящной архитектурой этого здания.
20 января сорок второго года здесь соберутся нацистские бонзы
Для короткой рабочей встречи под председательством
Рейнхарда Гейдриха.
Историки назовут ее «конференцией в Ванзее».