Ещё один вопрос – может, и позаковыристее первого. Допустим, раскроешь ворюг… а что с ними делать? Уволить? Убьют ведь они Варвару – сейчас нравы простые! И его следом. За Варварой хоть мифический «фраер» стоит, а за ним – никого! Не уволишь, но не дашь воровать, тоже пришьют обоих! На черта без выгоды горбатиться на кого-то?! Не советские времена, когда на голом энтузиазме возносились дворцы, на гора шахты угля выдавали, а колхозники за так отдавали хлеб и всё остальное!
Как ни шевельнись, конец один.
Только бы без мучений прибили!
Ничто не держит в этой жизни. Лизу не вернуть. Сына нет. Друзей не завёл. Варвару, как бы ни старался, полюбить не сможет! Со всех сторон тянет холодом, сжимает в ржавую гармошку.
Тупик в его жизни.
Ну и чего суетиться? Хватит небо коптить.
Для этого нужен Херувим. Пусть разом порешит его.
Тихо во Дворце.
С первого дня удивляет Алеся эта тишина. Людей в здании много. Да словно мыши – снуют мимо без шороха, без звука.
Только ранним утром услышишь, как часто раздвигаются и сдвигаются двери лифта. Без криков и шарканий, культурненько вымуштрованные водители устремляются в боковой отсек на их с Варварой этаже, к холлу перед диспетчерской, чтобы получить талоны и распределение: кто куда сегодня отправится. Да в обеденный перерыв, если прислушаться, елозит лифт вверх, вниз – едут работнички в кафе. А так сидят все по своим кабинетам. Курить в кабинетах разрешено, для этого специальная вытяжка придумана. Вообще-то женщин во Дворце больше, и они не курят. Варвара объяснила: набирала немолодых, они сговорчивые – Перестройкой не испорчены, привыкли довольствоваться малым.
Тишина давит на уши.
Его утро начиналось с Лизы. Сидят друг против друга за завтраком, и Лизины взгляд и улыбка заряжают его на целый день ожиданием чуда.
В новой своей жизни видит каждую трещину тротуара, каждую песчинку, прикрывшую лёд, нос забит запахом пота работничков… – реальностью кричит день: вот как я рыгаю, как пукаю и харкаю, вру и лукавлю. Материален мир. Быт и тараканы, а не ощущение всемогущества и многоцветия… не слышит он больше голосов, поднимающих ввысь, не бьёт больше в глаза свет. Вот оно – электричество, и ты знаешь, как рождается ток и как по проводам подбегает к лампочкам.
Ну, и зачем ему эта мёртвая реальность, в которой возвышаются с шестиэтажный дом горы мусора? Вся сегодняшняя для него жизнь – мусор, как и жизнь большинства в его несчастной сейчас стране. Дворцы, иномарки, ради которых избранные и убить готовы, – не одухотворённые, их потрогать можно. Разве заменят они – «Свеча горела на столе…» [7] или голубой звон воздуха в Коктебеле? Лизу не вернуть. Не начать жить снова.
Если Херувим не идёт, он сам пойдёт к Херувиму: пусть убьёт его!
А ноги еле семенят – старческой походкой, какой от Лизы уходил, тащат его к последней минуте. Сейчас скажет Херувиму то, что понял.
Не постучав, рванул на себя дверь – сразу разозлить Херувима! И отшатнулся.
Вася стоит на своём столе, верёвку вокруг шеи затягивает, другой конец к люстре привязан. И стул под яркой люстрой стоит.
Вот когда увидел – маленькая девочка она! И ужас в её глазах.
– Нет! – крикнул без голоса, подскочил к Васе, осторожными руками снял верёвку с шеи, обхватил её, дрожащую.
В один день решили они с Васей уйти из жизни.
Снял её со стола, поставил на пол. Спросил робко:
– Как тебя зовут?
Она дрожит, губы прыгают, в имя звуки никак не соберутся. Золотистая крошка в радужках, под глазами – чернота, и скулы, как у дистрофика.
– Ты есть хочешь, – попытался он остановить то, что с ней происходит. – Скажи телефон твоих родителей.
– Их нет, – еле слышно.
– Как нет?
– Из детдома я.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– А сколько лет у Херувима работаешь?
Она удивлённо смотрит. Наконец понимает, о ком он.
– Он удочерил меня, когда мне было тринадцать.
– Удочерил?!
Она приподнимает свитер – вся грудь в синяках и подтёках, соски воспалены.
– Он живёт с тобой?
Она кивнула.
– Как зовут тебя?
– Аня.
Едва касаясь, взял её за руку.
– Идём!
Варвары в кабинете нет. Вынул из конверта с его именем сто долларов и повёл Аню из здания.
Взял машину, в обменном пункте обменял доллары на рубли, в канцтоварах купил бумагу и ручки. Перед Лизиным подъездом остановил шофёра, сунул ему деньги.
«Лиза, прости меня за всё. Прошу: спаси Аню. Она – детдомовская, попала в руки бандита в тринадцать лет. Я вынул её из петли».
И вдруг услышал голос Херувима: «болевые точки какие»…
Убьёт Херувим Лизу вместе с Аней. И его. Сразу поймёт, чьих это рук дело.
Стал быстро писать:
«Дома Аню не держи ни секунды, могут убить вас обеих, спрячь у знакомых. Будь осторожна. Прости за то, что подвожу тебя к опасности, но, кроме тебя, никого на свете у меня нет. Ты – большая актриса. Я разрушил тебе жизнь. И до конца мне искупать вину перед тобой. Прости, Лиза. И спасибо за всё. Я жил, пока был рядом с тобой. Алесь».
Он смотрел, как Аня тянет на себя дверь.
Вот дверь захлопнулась.
Сейчас Аня пешком поднимается на седьмой этаж. Нет, она едет в лифте. Это он любил нести Лизу на руках – ещё ступенька, ещё, выше, выше.
– Поедем, что ли? Волка ноги кормят!
Алесь вздрогнул.
– Подвези до метро, если можно, – попросил.
– Все отдал, что ли? Чего уж. Тебе обратно, что ли? Не люди мы, что ли?
– К самому зданию не нужно… – благодарно тронул он парня за плечо.
Так и ехал на заднем сиденье, продолжал смотреть, как Аня тянет на себя дверь их с Лизой дома.
Теперь он хотел жить. Лиза больше не одна: у неё есть дочь Аня.
Что с ним случилось сегодня? Он объявил бой Херувиму. Постарается вывести Херувима на чистую воду и спасти от него Варвару. Не умеет убивать, научится. Им двоим не жить!
Как это у него никого на свете нет?
Есть Варвара, поверившая в то, что он защитит её.
Есть Лиза. Ну и пусть, что они не вместе. Теперь Аня, его посланница, будет за него любить Лизу.
А чтобы жили Варвара, Лиза и Аня, Херувим должен из жизни исчезнуть. Теперь не Варвара поставила перед ним эту задачу, он сам поставил её перед собой.