– Ты понимаешь… – заговорил было Коляш.
Алесь поднял обе руки:
– Пожалуйста, не надо!
Ещё оставался в нём путь к отступлению – спиной попятиться от них обоих и бежать скорее прочь. Но как побежишь, если перед ним два заблудившихся в пространстве пустоты человека.
Коляш до сих пор любит ту маленькую девочку и видит до сих пор не эту пышную крашеную продавщицу, а ту – хрупкую, трепещущую, с сыном в утробе.
Остановить мгновение… до старикашки.
– Почему ты не женишься на Варе сейчас?
– Я женат.
– А зачем он мне?
Лиза вошла неслышно и села рядом с Алесем с другой стороны. Он – посередине между Варварой и Лизой. Обе они потеряли своих сыновей. Но разница в том, что Николай за Варвару испугался: как она выносит ребёнка и что будет с ней, когда сына у неё отнимут, а Лиза потеряла их сына по его вине!
Алесь вздрогнул.
Да, конечно, так и есть.
Ни слова не сказал он Лизе в тот день, когда она решилась признаться, что беременна. Его молчание для Лизы прозвучало как приказ: сделай аборт, если любишь, я не готов!
Не он ушёл от Лизы, она – когда потеряла сына. Вместе с сыном из неё выдрали и его. Подсознательно он это чувствовал. Потому и ушёл. Подумаешь, не дают зарплату. Вагоны пошёл бы разгружать. Ещё что-нибудь придумал бы.
И Варвара ушла от Коляша, когда вырезала из себя его сына. Но Коляш не был виноват, он хотел их ребёнка! И до сих пор надеется: они будут вместе. Если бы Варвара согласилась, он тут же развёлся бы.
Над столом витают ощущения каждого из них.
Что же они все наделали над своей жизнью?
– Почему ты женился на другой? – лезет в печёнки прошлого Алесь.
Выпитые рюмки крутят его, как при высокой температуре, размывают тактичность и приличия, лица вокруг, звуки. Он бесцеремонен и наступателен, ему необходимо вломиться в самую гущу чужой боли, потому что эта боль – его собственная.
Как ни странно, Коляш разрешает делать это.
– Ты мне веришь? – спрашивает тихо. – Чувствую, веришь. Для меня существовала только Варежка. Когда вышел на волю в гущу Перестройки, естественно, забрал из тайника все наши деньги. Решил так: устроюсь на какую-нибудь фирму, одновременно закончу школу и бизнес-курсы, а когда Варежка выйдет… деньги на первый вклад в дело будут! Собственно говоря, комнату помог снять босс Кузя – недалеко от него. Привёл он меня в двухкомнатную квартиру к матери с дочерью. Дочери за двадцать, честным трудом зарабатывает копейки, замуж никто не берёт. Ты помни, брат, только Варежка, я – монах, полный монах, ничего, кроме хозяйки, в ней не вижу. Однажды снится мне сон: Варежка ко мне пришла, обнимает, целует, милует, как раньше. В общем, просыпаюсь в своей постели от того, что кончаю. Но ведь я с ней был, с Варежкой! В ту ночь Варежка смотрела на меня и ласкала меня. И я такой счастливый, что снова она со мной. Оказалось, дочка по совету матери ко мне в постель прилезла. Мне же, дураку, в голову не пришло, что от баб замок нужен! А потом и повесила на шею: беременна. Не женился я, нет, пока не родила она близнецов, на меня похожих.
Варвара встала и, пошатываясь, пошла к выходу.
– Подожди! – Алесь кинулся к ней, захлебнувшийся её болью, заступил дорогу. – Ты куда?
Тугими верёвками, сродни той, которой перетянула себе глотку Вася-Аня, он связан с этой женщиной, он отвечает за неё. К замёрзшей собаке, к голодному ребёнку, к тощей старухе… такое отношение у него к этой женщине. Кажется, называется это чувство жалостью. Ребёнка накормить и погладить по голове, собаку привести в свой дом, старушку терпеливо выслушать: всю историю её жизни.
В эти минуты, в этом сотрясаемом музыкой, бесцеремонными разговорами, страстями ресторане он превращается из мальчика в мужчину. Вот когда истаивает его инфантильность, продиктовавшая ему молчание в тот час, когда Лиза решилась сказать ему об их сыне! Обеими руками он начинает гладить Варварину шапочку – живые русые волосы, лезущие снова жить!
– Прости меня, Варя, я не рассказал тебе: я вынул Аню из петли. До сих пор…
– Я хочу в уборную. – Варвара отводит его руки. – Я сейчас вернусь. Я очень хочу в уборную. А ты иди к Лизе. Я отпускаю тебя. Я сейчас поняла: нельзя тянуть одеяло на себя, если тебя не любят! Не люблю же я больше Коляша! И ничего с этим сделать нельзя! И тебя не хочу насильно. Работать работай, всё останется, как договорились, а жить иди к Лизе, развод я оформлю!
Он засмеялся. Пьяно, громко.
Что развеселило его так? Всё в его жизни трещит по швам. И Варвара хочет в уборную.
– Ты что? – удивилась Варвара.
– Как всё похоже… – пьяно лепечет он. – И Лиза, как ты – Коляша, вырезала меня вместе с сыном. Понимаешь? Ты понимаешь. Это необратимо. Вот же Коляш… и я… мы оба вырезаны. Нас нету.
Коляш стоит рядом и кладёт руку на его плечо, и плечо жжёт.
– Я, наконец, тоже понял.
Варвара кинулась в уборную.
А плечо жжёт. И Алесь не может повернуться к Коляшу, хотя больше всего ему необходимо повернуться к нему, к единственному мужику в своей жизни, которого он хочет называть своим другом, братом. У него никогда не было ни друга, ни брата. Да и родителей, как и у Коляша, тоже фактически не было. «Ханжи они, понимаешь?!»
Всё-таки он выскользнул из-под горячей руки Коляша и встретился с ним взглядом.
– Они обе нас с тобой вырезали, Коляш! – пляшет он пьяным голосом, и так жалко ему себя и Коляша, что не может справиться он с этой жалостью и лезет к Коляшу целоваться. – Ну и как теперь жить, Коляш? Ты скажи! – просит он.
Они смотрят друг на друга.
– Пойдём выпьем, Алесь!
Ирина оказалась рядом, словно сторожила. Коляш попросил:
– Пожалуйста, нам горяченького бы чего-нибудь!
– Сейчас, бегу!
Они выпили ещё коньяку, и теперь оба с жадностью ели котлеты по-киевски, словно не ели несколько суток подряд.
– А как же ты взлетел так высоко?
– Я, Алесь, танк. Я, Алесь, должен был вытянуть из зоны Варежку.
2
Если время словно обмерло, когда ушёл Алесь и забрали в детский дом Жору, то теперь оно несётся светом и звуком. Помимо воли Лиза всё время видит Сириус – с двумя звёздами, летящими друг к другу и связанными нерасторжимо вместе.
Репетиция.
Сцена с Режиссёром. По тексту героиня должна, вырвавшись из терпения, кричать, что он не видит её возможностей, что заморозил её, что он надутый самодур. А кричать не получается, она видит измученную нежность Режиссёра и как бы оправдывается за него перед ним, жалеет его. И он вычёркивает ремарку «кричит» и пишет: «жалеет». Новая трактовка сцены и характера.