Алесь удивлённо смотрит на Варвару. Откуда взялась?
«Что случилось?» – «Ничего не случилось».
Он снова то в прорубь ныряет, то в кипяток. И вдруг кричит:
– Я ей сказал: она не состоялась как актриса, а она – большая актриса… таких и нет сегодня. Я – убийца, я – подлец, какой психолог?! Я ей ни слова не сказал, когда она… о сыне… – Он на бегу замолчал.
«Что случилось?» – «Ничего не случилось».
Лизин голос: «Сверху кто-то меня ведёт…» Он зажал уши.
2
И завтра наступило.
Топотом босых детских ног. Мальчик нёсся в уборную.
Рывком Лиза села на узком гостевом диване – на их с Алесем кровати, раскинувшейся на полкомнаты, спал сегодня безымянный мальчик.
Когда он вышел из уборной, Лиза, в халате, уже сторожила его.
– Умываться будешь?
Без слов он юркнул в ванную, чуть плеснул водой в лицо, вытер руки и стоял – смотрел на неё круглыми глазами.
Обхватить его обеими руками, прижать к животу, а она лишь смотрит – в себя вбирает его преданный взгляд, выпирающие ключицы, рёбра, тощую шею и уже собирает в голове сказку для мальчика про летящего к обиженным волшебника, раздаривающего путешествия и игры. Какая сказка?! Его нужно отвезти домой!
– Ты сбежал от родителей или из детдома? – спросила.
– Подожди, доченька, дай я сначала зафиксирую побои.
Лиза вышла из ванной. Она одевалась, ставила чайник под незнакомый воркующий голос матери:
– Думаю, ты не хочешь возвращаться туда, откуда сбежал, так ведь? Для этого нам с тобой нужно хорошо защититься. Согласен? Здесь гематома, здесь рана. Сейчас я обработаю её, и составим с тобой документ.
Под маминым голосом и она потихонечку выздоравливала. Странные сны, со смещёнными реалиями, с голосами и лицами Алеся, Гоги… остались во «вчера». Снова с ней мама с папой. И маленький мальчик. Важно только это. И важно оставить ребёнка дома. Вот её работа: кормить его, придумывать истории к еде и перед сном, читать книжки и вместе смеяться над шутками. Сколько в мире матерей-одиночек! Как-нибудь заработает на двоих, всё равно в театре деньги были мизерные.
Начало жизни – завтрак вчетвером.
Спиной ощущая всё тот же – преданный доверчивый взгляд, хотя мальчик – в коридоре с Грифом, Лиза варит гречневую кашу и яйца, в духовке разогревает хлеб, накрывает на стол. И ничего нет важнее этого общего завтрака: папа, мама, ребёнок и она.
Отец приглушённо говорит по телефону. Даже в воскресенье не отдыхает, а сегодня остался с ней.
– Я не хочу! – отчаянный детский крик.
Лиза и отец кинулись к мальчику.
– Чего ты испугался? Я зову тебя завтракать, – голос мамы.
– Что случилось? – Лиза обхватывает мальчика за плечи и крепко держит их.
– Я ему сказала: «А теперь идём!» Он подумал…
– Ясно, что подумал, – говорит отец.
Наконец все четверо за столом.
Мальчик уплетает гречневую кашу и яйца и хлеб с сыром, словно давно не ел, а он ел – перед сном – котлету и пюре.
– Как тебя зовут? – спрашивает отец.
Странно, ей имя не нужно. Для неё он Мальчик, сын – тот, не родившийся, ещё без имени. Родившийся. Вполне естественно, что сын сидит со своей семьёй за столом.
Отец спросил имя, и вопрос «что делать дальше» подошёл к ней бездомной собакой.
Гриф тоже ел свою гречневую кашу с молоком, а на столе ждала его кость.
Мальчик смотрит на кость.
Ему лет пять, и в нормальной семье он вполне мог бы ответить на простой вопрос: «Как тебя зовут?»
– Ты любишь машины? – Отец делает ему бутерброд.
Теперь Мальчик смотрит на отца. И она глазами Мальчика рассматривает отца. Не тронутые временем волосы, ни одного седого, карие весёлые глаза, тощий, жилистый. Наверняка не эти внешние атрибуты видит Мальчик. Он видит: отец не страшный и под завязку набит историями, как и она, и кивает отцу.
– У меня много машин, – хвастается отец. – Я чиню их. Хочешь посмотреть, как чиню?
– С-сейчас? – Мальчик вскакивает.
Он заикается?
– Ты от родителей сбежал или из детдома?
Мальчик снова не отвечает Лизе и снова повторяет своё «Сейчас?», адресованное отцу. И тогда в сцену вступает мать.
– Тебя ищут. И, если тебя найдут с нами, нас всех посадят в тюрьму. Ты знаешь, что такое тюрьма?
– У м-меня м-мать в тюрьме.
– А отец?
Мальчик пожимает плечами.
– Значит, ты сбежал из детского дома. – Мать мягко смотрит на Мальчика. – Я – врач. И если покажу в детской комнате милиции документ, что они сделали с тобой, мы сможем попробовать оставить тебя жить здесь. Ты станешь жить с нами, – уточнила она. – Но, если ты хочешь жить с нами, ты должен сам себе помочь.
– Нет! – Лиза опять обхватывает мальчика за плечи. – Не в детскую комнату милиции надо, в суд. Нужен юрист… нужен знакомый… чтобы нам помог.
«Суд», «юрист», «знакомый», «связи», «ссуды», «гранты»… – эти слова летали в театре от человека к человеку. Все актёры – нищие, и все хотят сниматься в сериалах, любого пошиба, лишь бы только заработать на жизнь, и для этого ищут знакомых и связи. А судятся тоже многие – то с кем-то из-за площади, то из-за обмана – не заплатили денег за подработку, то отвоёвывают детей у супругов, с которыми развелись. Сейчас слова, к которым она почти не прислушивалась, показались Лизе магическими.
– Нужен юрист, – повторяет она. – Мы не можем сделать неверного шага! – И то, что она говорит при Мальчике, как бы включая его в обсуждение, не допуская того, что он может не понять, о чём она говорит, наполняет её покоем: это её Мальчик, её сын, которого она хочет защитить, и пусть он знает, как она хочет спасти его. – Мам, может, у тебя есть среди пациентов юристы?
– Лиза права, мать. Подумай.
– Успешные и богатые не лечатся в бесплатных районных поликлиниках. Скорее у тебя они могут быть к иномаркам в придачу.
Отец усмехнулся.
– Богатые чинят свои иномарки в крупных фирмах и платят совсем не такие деньги, которые запрашиваю я.
Мальчик, успокоившись, что от него отстали, хрустит хлебом и сушками и смотрит, как Гриф грызёт кость.
– И у тебя бывают иномарки, ты говорил, – повторяет мать это слово. – Слава о тебе…
Звонит телефон.
– Это Георгий Кириллович!
Она вздрагивает от слов отца. Не приснилось.
Телефон звонит, а они все сидят, не двигаясь.
Тогда Мальчик говорит:
– Т-тел-лефон звонит.