Когда он коснулся ртом ее губ, Ада прикрыла глаза. Саймон помедлил, как будто желая убедиться в ответном чувстве, а потом еще раз поцеловал ее. В желудке у Ады защекотало, а по телу пробежала дрожь, когда он взял губами ее рот, и она почувствовала нежное прикосновение кончика его языка. Сейчас она трогала руками то, что видела сегодня во второй половине дня: его крепкую грудь и узкие бедра, дрожавшие от ее прикосновения.
– Ада, Ада, Ада… – не то смеялся, не то всхлипывал Саймон.
А Ада потянулась за следующим поцелуем.
Как ни тихо было в поместье Шамлей Грин, окруженном лишь шепчущими звуками летней ночи и надежно укрытом дубовыми лесами, не все под его крышей обрели в ту ночь покой. Кое-кому не давала уснуть молодая кровь, разогретая солнцем, любовью и пьянящими цветочными запахами. Пока Ада и Саймон наслаждались в саду обществом друг друга, Стивен, лежа в кровати с раскрытым томиком Байрона на груди, размышлял о себе и своей жизни. Как будто его обещания и надежды отца, бесконечные оговорки и обязательства, потоком захлестнувшие мысли, имели теперь какое-нибудь значение. И когда он тряхнул головой, словно выныривая на мгновенье из этого водоворота, ему вдруг представилась Бекки, надежная, как скала. Однако такое спасение его не воодушевило.
В свои девятнадцать Стивен еще ни разу не целовался с девушкой. Соблазнительные формы Бекки, ее смеющийся рот и голос постоянно вводили его в искушение, и в то же время он боялся потерять себя во всем этом. Мучимый сомнениями, он уходил в библиотеку, где целыми днями, нередко до полуночи, мечтал и думал при свете настольной лампы, погруженный в магическую атмосферу поэзии и романов, а также тишины, пропитанной уютными запахами полированного дерева, кожи, бумаги и типографской краски. Но по-настоящему он успокаивался только в постели, отдавшись во власть фантазии.
В это время его старшая сестра лежала в кровати и, опершись на руку, листала пожелтевший от времени томик Бодлера. Она нежно гладила трещины и потертости на переплете и трогала пальцами цветочную виньетку, словно та хранила память о прикосновениях Джереми. Грейс было достаточно на мгновенье зажмурить глаза, чтобы увидеть, как он стоит посреди Кранлей, гладя ладонями мокрые волосы, а потом вдруг оборачивается и смотрит на нее, без страха, почти с вызовом, как будто даже довольный тем, что она за ним подглядывает.
Тут она так крепко сжала в руках подарок Джереми, что почувствовала биение жилки на кончике большого пальца. «Джереми, – прошептала Грейс. – Джереми…»
В это время на том же этаже дома, только с другой стороны внутреннего двора, Джереми лежал в постели, уставившись в потолок, чрезвычайно довольный тем, что Саймон вышел, хотя бы на некоторое время оставив его в одиночестве. Джереми вспоминал глаза Грейс, следившие за ним из прибрежных зарослей. Тогда он был недалек от того, чтобы прямиком направиться к ней и, вытащив из кустов, дать то, о чем так просили ее глаза и что так соответствовало его собственному желанию. С каким трудом он сдерживал себя в присутствии Грейс после стольких дней, прожитых бок о бок под одной крышей, бесконечных и в то же время таких мимолетных.
Джереми понимал, что только сейчас он по-настоящему испытал на прочность свою волю и закалил характер.
Лето утекало день за днем, как речная вода меж пальцев, такое же чистое, искрящееся и невесомое. Не успели оглянуться – настал август, со скошенными полями цвета латуни и бледно-золотистыми стогами сена, чей сухой, терпкий запах наполнял собой воздух на многие мили. Его краски, прежде всего зеленая, уже не были такими свежими, как в первые летние месяцы, они словно выцвели на солнце или подернулись патиной. Его пыльный желтоватый свет, как у цветков дрока, становился все более приглушенным и будто размывал контуры предметов. Августу не хватает живости июня и легкости июля, не знает он и деловитости еще купающегося в летних красках сентября. Его существо – сытая беспечность, сладость наливающихся зрелостью плодов. И хотя тени предметов день ото дня все удлиняются, мысли об осени еще далеки. В то засушливое и жаркое лето это тем более было так.
Казалось, в Шамлей Грин время остановилось и август будет продолжаться вечно. Хотя, вполне возможно, причиной тому было всеобщее подсознательное желание задержать это лето со всеми его волнениями, смехом и радостью, с совместными прогулками по лесам и отдыхом в саду на как можно больший срок. Слишком не хотелось расставаться с этими днями, когда Джереми и Грейс, как по команде, украдкой поднимали друг на друга глаза, отрываясь от книг, а Леонард беспрерывно следил за ними; когда Ада и Саймон только и ждали возможности вместе исчезнуть за стволом дуба, в тени ротонды или в любом другом из бесчисленных укромных уголков дома или сада. Они жили тогда этими тайными мгновениями нежности и поцелуями, запретными и в то же время принадлежащими им по праву.
Однако время неумолимо шло вперед и не учитывало желания молодых. Вот уже и этот август – зеленобородый муж в венке из плюща, с косой в одной руке и песочными часами в другой, – отсчитывал последние дни своего пребывания на земле.
Над Темзой висела дымка, но там, где ее стальная лента делала поворот, между Кингстоном на юге и Ричмондом на севере, и посредине реки открывался поросший лесом островок, вдоль берега тянулись сады имения Эстрехэм.
В тот день в туманном воздухе, согретом лучами последнего летнего солнца, разливалось необычное сияние, придававшее коричнево-охряному с белой отделкой кирпичному зданию топазовый оттенок, удачно контрастирующий с насыщенной зеленью газонов. Увенчанный множеством башенок и похожих на фиалы печных труб, этот дом напоминал один из тех замков, что оставила в наследство своим хозяевам славная эпоха Тюдоров и Стюартов.
Всего лишь несколько дней назад он словно пробудился от заколдованного сна. И тогда множество трудолюбивых рук принялось подметать и протирать до блеска его полы, выбивать ковры и чистить серебро, перестилать постели и украшать его комнаты бесчисленными букетами. За день до торжества начали съезжаться гости: дядюшки и тетушки Ройстона вместе с его кузенами и кузинами из Девоншира, Нортумберленда, а также Хейнсворты из Линкольншира, Шропшира и Кента вместе с двумя сестрами леди Грэнтэм из Ланкашира и Дарема.
Следующий день принес новый поток друзей, родственников и знакомых, остановившихся в Лондоне, таких, как Бэзилдоны из Беркшира, – семья, в которую вышла замуж сестра Ройстона Лидия, – или Осборны из Йоркшира, с которыми Эшкомбы породнились через другую дочь, Бланш. И, прежде чем показаться на глаза всем этим лордам и леди, собравшимся в саду с бокалами и чайными чашками, Ройстон и Сесили, в сопровождении только что прибывших друзей из Суррея, отправились на экскурсию по дому. Только Томми с ними не было. Бедняга не знал, как ему отделаться от ласк многочисленных тетушек, поглаживаний по голове и восклицаний: «Ах, какой ты стал большой!», без того, чтобы не показаться невежливым.
– Если многоуважаемым леди и джентльменам будет угодно следовать за мной… – Ройстон сделал приглашающий жест в направлении лестницы.