– Ты думаешь, они скоро вернутся? – спросила она, не поднимая глаз от чашки.

– Не знаю, – так же тихо ответила Грейс. – Я надеюсь.

22

Каир, 22 февраля 1883

Ада, любовь моя, я получил свою первую награду!

Не только я, все остальные тоже. Мы, Королевский Суссекский, и другие полки. Это медаль с портретом королевы и сфинксом на заднем плане на полосатой сине-белой ленте. Непередаваемое чувство! Мне так не терпится показать ее тебе! Жаль, что ее нельзя носить каждый день. Хотя странное ощущение, когда получаешь воинскую награду, не сделав ни единого выстрела. До стрельбы у нас еще ни разу не доходило. Настоящей, по крайней мере. Куда бы мы ни приходили – нигде не встречали серьезного сопротивления. Тем не менее медаль есть медаль, и никто у нас ее не отнимет.

Бывшему лейтенанту Траффорду пожаловали чин капитана.

Сейчас мы заключаем пари, кто станет лейтенантом вместо него. Стив, Лен и я поставили пять фунтов на Джереми. Джереми и Ройстон – столько же на Лена. Признаюсь, у меня с карьерой пока не складывается. И все потому, Ада, что я так тоскую по тебе! Даже не знаю, сколько еще смогу без тебя выдержать. Но обещаю крепиться!

Напиши мне, как там твой колледж. Я постоянно думаю о тебе и уверен, что у тебя все получится.

На каждый поцелуй из твоего предыдущего письма я отвечаю двумя своими. Или даже тремя, сколько тебе захочется!

Любящий тебя

Саймон.

Монотонные голоса муэдзинов слились в нестройный хор, наполнивший помещение мягкими арабскими звуками и умчавшийся дальше над крышами Каира. Даже здесь, в казармах Каср-эль-Нила, слова молитвы проникли, казалось, в каждый закуток, сквозь малейшие трещины в намертво запираемых днем ставнях и почти везде открытые двери, позволявшие чувствовать даже легкое колебание воздуха на улице. Прошло девять месяцев с тех пор, как бригада переместилась из Александрии в Каир, но к пению с минаретов так и не привыкли. Оно разносилось утром и вечером, задавая новые рамки однообразной казарменной жизни, членимой на более короткие отрезки сигналами горна.

Казармы располагались на берегу Нила положенной спиной кверху буквой «Е». С одной стороны они примыкали к дворцу хедива, с другой – к мосту на остров Аль-Газира. Оба внутренних двора были повернуты к реке и замкнуты сзади невысокими хозяйственными строениями и зелеными насаждениями, в то время как средняя перемычка буквы «Е» доходила почти до воды. По восточным меркам, здание никак нельзя было назвать пышным, однако украшения в виде колонн и аркад все же имелись.

– Давай же, олух!

– Сейчас я тебе покажу!..

– Сюда, сюда!

Раздраженные, почти по-мальчишески высокие, крики игроков эхом отскакивали от стен. Опершись на перила галереи второго этажа, Джереми с задумчивой улыбкой озирал двор. Там в прилипших к спинам рубахах, с закатанными рукавами или просто по пояс голые, молодые офицеры Беркширского, Южного Стаффордширского и Королевского Суссекского полков вели борьбу за яйцевидный мяч. Были в их числе и Ройстон, Саймон и Стивен.

Наконец Джереми оттолкнулся от перил и мимо открытых дверей тенистой галереи направился в прохладную, скудно обставленную комнатку, которую делил со Стивеном. В ней стоял полумрак, поскольку деревянные ставни были закрыты. Джереми бросил клочок бумаги, который только что сжимал в кулаке, на грубо сколоченный дощатый стол и резким движением расстегнул пуговицы на кителе. На дворе стоял только май месяц, и наступающее лето обещало более страшную жару, такую, какой они еще не знали в овеваемой морскими бризами Александрии. Повесив мундир на спинку стула, Джереми облегченно вздохнул и утер пот, после чего расстегнул воротник рубахи и закатал рукава, обнажив покрытые темными волосками предплечья, все еще словно вылепленные из белой глины, в то время как лицо, шея и руки давно уже приобрели красновато-землистый оттенок, какой принимает почва родных английских полей, когда долго не бывает дождя. Джереми загорал быстро – черта, унаследованная им от отца-валлийца, равно как и темный цвет глаз и волос.

Еще раз бросив взгляд на китель, Джереми улыбнулся. Потом схватился за рукав и пригладил пальцами нашивку из нескольких полос, появившуюся у него лишь пару дней назад. Лейтенант. Лейтенант Джереми Данверс.

К званию лейтенанта и медали он стремился, пожалуй, меньше всего с тех самых пор, как мальчишкой переступил ворота школы при госпитале Иисуса Христа в Линкольне. Он просто делал то, что должен был делать, исполнял и отдавал приказы. Однако это нисколько не умаляло ценности награды.

Джереми откинулся на спинку стула, положил ноги в сапогах на стол и завел за голову скрещенные в замок руки. Молитва муэдзина уже смолкла, со двора все еще доносились голоса игроков, а сквозь ставни просачивался приглушенный городской шум: стук копыт, скрип колес да крики погонщиков. В этот час звуки будто редели, и Джереми ждал, когда они снова уплотнятся, образовав беспросветную канву гула, жужжания и бормотания, на фоне которой обычно проходили его дни и ночи.

Из всех усвоенных слов арабского языка особенно запало в душу одно: Аль-Кахира, – местное название Каира, как нельзя лучше соответствовавшее его собственному ощущению этого города. Джереми чувствовал в нем какую-то магию и подлинную, вечную красоту, в которой не было ничего легкомысленно-приятного и ласкающего душу. Это была красота Грейс, чьи цвета Джереми встречал в этом городе на каждом шагу – всевозможные оттенки песка, зрелого зерна и ореховой скорлупы, которыми переливались камни египетской столицы.

И каждый день, когда Джереми в составе патруля проходил мимо мечетей, роскошных особняков и небольших домишек из обветренного камня, через шумные базары, полные плетеных корзин со всевозможными овощами и фруктами, сверкающие серебряными и золотыми тканями и драгоценной вышивкой обуви, он жалел, что прибыл в этот город в качестве солдата.

Здесь его уже издали распознавали как представителя ненавистной, чужеземной власти и внутренне собирались, готовые в любую минуту дать отпор. Джереми предпочел бы бесцельно бродить по лабиринту каирских переулков, погружаясь в этот город, впитывая его, наслаждаясь. Он уже пообещал себе когда-нибудь вернуться сюда простым туристом. И непременно с Грейс.

Взгляд Джереми упал на листок, который он принес с собой в комнату. Аккуратно заполненный формуляр наискось перечеркивали кричащие буквы на штемпеле: «Отказать». Джереми скривил рот.

Он опустил ноги, подвинул стул к столу и взял перо и бумагу. Потом из томика Рембо, под которым лежали письма из Англии, достал фотографию цвета сепии – рождественский подарок Грейс. Она снималась в какой-то студии, на фоне плюшевого занавеса и пальмы в цветочном горшке, опершись обеими руками на обломок античной колонны, точнее, на ее китчевую имитацию. Саймон получил такой же снимок от Ады и носился с ним по казарме, тыча в нос каждому: «Это она! Это моя девушка! Моя Ада! Разве она не красавица?»

Каир, 17 мая 1883