«Уйди прочь, – хотелось крикнуть ей, – оставь меня в покое!» Но тут ее захлестнула новая волна дурноты, и она в изнеможении закрыла глаза.

Флортье озадаченно закусила нижнюю губу. Возможно, она зря пришла сюда. Скорее всего, Якобина просто устала от нее и поэтому не показывается в кают-компании и на палубе. При этой мысли девушка приуныла.

В конце концов, ей ведь хорошо и одной. Конечно, она любит компанию, но если уж не получается, то она может жить и одна. У нее всегда остается еще один выход – скрыться в своих мечтах, а там она никогда не испытывает одиночества. Тут, на пароходе, у нее не было нужды в этом, потому что рядом была Якобина. Ей нравилось общаться с Якобиной, и не только потому, что она привыкла к укладу жизни на корабле. Все казалось более ярким и живым, если она смотрела на это вместе с Якобиной, хотя поначалу очень остро ощущала, что Якобина относится к ней настороженно. В последнее время та, казалось, стала принимать ее всерьез и, возможно, даже с симпатией. Даже если Якобина часто вела себя не так, как рассчитывала Флортье. Ведь иногда Якобина неожиданно становилась открытой и доступной, а потом снова замыкалась и уходила в себя. Тогда у Флортье сжималось сердце при мысли о том, что она что-то не так сказала или сделала и этим отпугнула подругу.

Впрочем, возможно, что Якобине сейчас действительно плохо, как госпоже Тойниссен, госпоже Вербругге, ее маленькой дочке и двум рекрутам.

Новое для Флортье, пугающее чувство робости спорило с озабоченностью, которая привела ее сюда. В конце концов, она собралась с духом и снова постучала.

– Якобина? Ты там? – Ответа она не получила. – Якобина? Можно мне войти?

Флортье толкнула дверь, проверяя, заперта ли она. Потом собралась с духом, слегка приоткрыла ее и заглянула в каюту. Наконец, еще шире открыла дверь и шагнула через порог.

– Якобина, прости, что я…

Продолжение фразы застряло у нее в горле. Якобина глядела на нее тусклым взором, ее лицо было в пятнах, бледное, даже зеленоватое, пряди волос разметались по подушке. Воздух в каюте был затхлый, кислый; полувысохшая лужа рвоты на полу источала едкий запах.

Желудок Флортье сжался от отвращения, ее рот наполнился чем-то кислым, а колени задрожали.

Якобина застыла от ужаса. Она просто не могла заставить себя поднять глаза на Флортье. Ее охватил животный страх при мысли о том, что она забыла запереть дверь и что у Флортье хватило наглости войти к ней без разрешения. Именно Флортье! В своем зеленом платье она выглядела свежей и бодрой, а на ее лице сейчас явственно читались отвращение и брезгливость. Пароход снова провалился в бездонную пропасть. Тошнота снова нахлынула на Якобину; внутри нее что-то лопнуло. Громко зарыдав, она уткнулась лицом в подушку; горючие слезы полились из глаз и намочили наволочку. Она сгорала от стыда, что ее застали в таком неприглядном виде. Сквозь пелену она услышала удалявшиеся шаги Флортье, неровные от качки. Ничего изменить Якобина уже не могла.

Шаги вернулись. Казалось, они умножились. Голос Флортье переговаривался с мужским басом. Послышался плеск воды, тихое звяканье посуды, шорох швабры по полу. Затем дверь захлопнулась.

– Якобина, – шептала рядом с ней Флортье, тряся ее за плечо. – Якобина.

Наконец, шмыгая носом, Якобина оторвала лицо от подушки.

Чуточку побледневшая Флортье стояла на коленях перед койкой и смущенно улыбалась.

– Вот. – Она протянула Якобине чашку с дымящейся жидкостью. – Это травяной чай. Выпей. Тебе станет легче.

Ноздри Якобины ощутили медицинский запах, и ее желудок снова взбунтовался. Она затрясла головой.

– Не спорь! – Флортье потянула ее за руку и не отстала до тех пор, пока Якобина не приподнялась. Тогда Флортье, поддерживая девушку за плечи, поднесла ей к губам чашку и заставила выпить ее всю. Чай убрал изо рта неприятный вкус и смочил пересохшее горло. – Вот и хорошо, – прошептала Флортье и помогла Якобине снова улечься. Та устало закрыла глаза, но тут же испуганно заморгала, когда Флортье обтерла ей лицо влажной тканью. Впрочем, это было приятно, и она с облегчением перевела дух.

– Стюард посоветовал тебе выйти на палубу, – тихо проговорила Флортье, обтирая Якобине шею и руки, – и смотреть на горизонт. Вместе со свежим воздухом это помогает справиться с морской болезнью.

Якобина хотела покачать головой, но не смогла из-за нового приступа дурноты.

– Не… могу, – пробормотала она. – Мне так… плохо.

Некоторое время в каюте стояла тишина. Слышались лишь шум ветра и грохот волн об обшивку парохода. Стук туфель о пол, шорох ткани и суетливое движение рядом с ней заставили Якобину открыть глаза. Из-под тяжелых век она увидела, что Флортье, задрав юбки, перелезает через нее и хочет лечь в узкую щель между ней и стенкой.

«Не надо. Уйди». Якобина не проговорила ни слова; у нее ни на что не осталось сил. «Не надо. Уйди». Она лишь жалобно заскулила, когда Флортье вытянулась рядом с ней. Она была такая теплая, слишком теплая и источала слишком сладкий цветочный аромат. Якобина никуда не могла от него деться, как бы ей этого ни хотелось. Она почувствовала себя загнанной в ловушку, захваченной врасплох. Она не привыкла к телесной близости другого человека и не хотела привыкать. Она отчаянно хватала ртом воздух, когда Флортье обняла ее рукой за талию, а другой погладила по грязным волосам. А еще она пыталась спрятаться от дыхания Флортье, шептавшей ей на ухо: «Бедная Якобина. Бедная девочка. Завтра тебе станет легче».

Жесткий, болезненный комок вырос в ее груди, поднялся в горло, едва не задушил, а потом лопнул и вылился наружу бурными рыданиями. Сначала судорожные и жалобные, они мало-помалу, постепенно несли с собой облегчение, позволяли легче дышать.

– Слушай, я расскажу тебе одну историю, – шептала Флортье. – Когда мне было пять лет, отец купил мне платье. Бархатное, необыкновенно красивое, красное как мак, с длинной и широкой юбкой. Ни у кого не было такого! Когда я кружилась, юбка развевалась. Я кружилась все быстрее и быстрее, и подол поднимался все выше, пока не стал похож на цветок мака. Тогда я закружилась еще быстрее, мне стало нехорошо, но я просто не могла остановиться. – Она сделала эффектную паузу.

– И что тогда? – прошептала Якобина.

– Тогда? Тогда я шлепнулась на задницу. Мне было жутко плохо, и у меня еще долго в глазах прыгали зайчики. – Флортье хихикнула. Губы Якобины тоже раздвинулись в улыбке.

Она улыбалась еще и оттого, что качка немного утихла, а теплое тело Флортье несло покой. Оттого что рука, гладившая ей волосы и утиравшая ее слезы, и нежные слова Флортье тоже успокаивали душу.

И все это просто потому, что Флортье была рядом, осталась у нее.

6

Утренний воздух на пустой палубе был полон живительной свежести, как запах мяты. Якобина нерешительно вдохнула его, словно опасалась, что ее снова стошнит. Но ее голова осталась ясной, и тогда она задышала полной грудью. Слабость в коленях еще не прошла, но силы уже вернулись, и она чувствовала себя родившейся заново.