Она медленно села на кресло-качалку и сложила на груди руки, словно в молитве.
– Как тебе спалось? Хорошо? – Джеймс смотрел на Флортье сбоку, поэтому ямочки на его щеках были особенно заметны. Он, согнувшись, шел рядом с ней и держал в руке палку, которую, рыча, пыталась вырвать у него Дикси.
– О да, чудесно! – с улыбкой воскликнула Флортье. Здесь, в Расамале, она и вправду спала крепко и без снов – на свежем горном воздухе, промывавшемся каждый день получасовым дождем. По сравнению с влажной жарой в Батавии, здесь было прохладно; ночью Флортье даже накрывалась простыней. – А ты?
– Ну-у… – протянул Джеймс и пожал плечами. – Не особенно хорошо. Я лежал без сна почти всю ночь и думал о некоторых вещах. Мне хотелось ясности.
– О-о, – посерьезнев, отозвалась Флортье и замедлила шаг. – Надеюсь, ничего серьезного, – храбро добавила она.
– Нет, это очень даже серьезно, – ответил Джеймс, нахмурив брови. Он поднял в воздух палку, и Дикси, немного повисев, разжала челюсти и шлепнулась на лапы, но тут же бросилась в новую атаку. Широко размахнувшись, Джеймс далеко закинул палку, и такса радостно понеслась следом за ней.
– Давай присядем? – спросил Джеймс и показал на скамью под плюмериями.
Флортье смогла лишь кивнуть; от тревоги у нее перехватило горло. С дрожью в коленях она села рядом с Джеймсом и, сложив на коленях руки, царапала ногтем подушечку большого пальца. Их сразу окутал тяжелый и сладкий аромат цветов. «Сейчас он отправит меня в Батавию, – крутилось в ее голове. – Я не нужна ему». Мысль о том, что она напрасно сделала ставку на Джеймса, что ей придется уехать не солоно хлебавши, сводила ее с ума.
Примчалась Дикси, криво держа в зубах палку, и примостилась между коленей хозяина. Джеймс стал энергично чесать ей бока, и собака прикрыла в блаженстве глаза и выронила палку из пасти.
– Нравится тебе тут? – тихо поинтересовался Джеймс.
Флортье озадаченно посмотрела на него, но не смогла выдержать его испытующий взгляд из-за внутренней тревоги, рядом с которой снова зашевелилась надежда. Поэтому она обвела глазами пышно цветущий сад и остановилась на доме, так горько разочаровавшем ее поначалу.
Первый этап путешествия, из Батавии до щеголеватого Бейтензорга, занявший полтора часа, был чрезвычайно комфортабельным, потому что они ехали по железной дороге первым классом. Потом они пересели в конную повозку и полдня тряслись то в гору, то с горы по грунтовым дорогам. Вокруг плоского каменного конуса вулкана Салак клубились темные тучи, а холмы и долины, лежавшие у его подножья, были покрыты такой яркой и сочной зеленью, какую Флортье еще не видела. Плантации какао, занимавшие низины, переходили в леса и чайные и кофейные плантации. Все это мерцало, блестело и волнами лежало на холмах, словно сборки на зеленом шелковом платье Флортье. Красная земля источала пряный запах, от густой листвы веяло свежестью и чистотой, а иногда и сладким ароматом цветов.
Небо уже подернулось завесой цвета индиго, а вдалеке рокотал гром, когда повозка проехала мимо селения с хижинами под мохнатыми крышами, потом по длинной аллее, по сторонам которой росли деревья расамала и элеми. После крутого поворота неожиданно показался дом, обрамленный цветущими кустами, а в нем их встречала чаем госпожа ван Хассел.
Флортье ожидала увидеть нечто просторное и роскошное, как дома в Батавии; но действительность оказалась гораздо скромнее. Нет, дом был большой, но очень простой, одноэтажный, из камня и древесины расамала, с крышей, опирающейся на резные столбы, а не на мощные колонны. Вместо люстр там были лишь подсвечники из рогов косули, на стенах – никаких картин маслом, а шкафы и комоды украшали не фарфоровые статуэтки, а шкуры и черепа пантер и тигров и переливающаяся, узорчатая змеиная кожа. Впрочем, мебель была из явно дорогой, благородной древесины, а еще Флортье заметила не только книжный шкаф, но и столовое серебро с инициалами семьи, и это помогло ей преодолеть свое первоначальное разочарование. Во время первой встречи на лице матери Джеймса было написано напряженное ожидание, и Флортье занервничала и почувствовала себя неуверенно, но вскоре успокоилась, так как госпожа ван Хассел сразу окружила гостью сердечной заботой.
Но именно благодаря Джеймсу Флортье почувствовала себя в Расамале как дома. За столом он спокойно, но решительно направлял разговор в другое русло, как только госпожа ван Хассел слишком активно интересовалась семьей Флортье и мотивами, которые привели ее на Яву. Он со скромной гордостью представлял ее соседям, которые как-то вечером приехали за десять миль на рейстафел и в завершение пропустили на веранде пару рюмок женевера. Обнимая ее за талию, он крепко держал Флортье перед собой в седле, когда они объезжали на могучем буланом мерине ряды хинных деревьев, посаженных вдоль оросительных каналов. Они ездили по густым, тенистым лесам с лиственными деревьями, пальмами и древовидными папоротниками, по горным склонам, где били родники, а на деревьях ярко горели оранжевые цветы.
Флортье нравилось, как дружески Джеймс общался с соседними плантаторами, как вежлив был со своими рабочими и домашней прислугой. А когда она резвилась с ним и Дикси в саду или сидела вечером при свете лампы на веранде с ним и его матерью, и они с шутками и смехом играли в карты, Флортье чувствовала, что она словно освободилась от тяжкого груза. Тут не играло роли, как она выглядела или в чем одета, это не делало ее ни хуже и ни лучше, просто потому, что тут такие вещи не имели никакого значения. Чем дальше, тем легче становилось у нее на сердце. Она уже подозревала, что ее детство и юность могли быть такими же беззаботными, если бы она не потеряла всех разом. Сначала мать. Потом отца и брата. Потом свою невинность, а с ней и честь.
На ее колени упал цветок плюмерии. Флортье рассеянно погладила ладонью восковые лепестки, такие твердые и все же очень мягкие.
– Да, очень, – еле слышно ответила она. В Расамале она вспомнила, что такое счастье; ей не хотелось никуда уезжать отсюда.
Она украдкой покосилась на Джеймса. Ямочки возле его губ появились ненадолго. Казалось, он сосредоточился на Дикси и усердно гладил ее по голове. Флортье нравилась и эта его способность сосредоточиться на том, что он делает, и его несокрушимое спокойствие – оно притягивало ее, словно силовое поле.
Он сидел, широко раздвинув колени, между которыми примостилась Дикси. Флортье смотрела на его прекрасные, крепкие босые ступни: редкие волоски превращались в чащу ближе к щиколоткам, выглядывавшим из-под брючин. Густая растительность виднелась и в распахнутом вороте рубашки; Флортье невольно стало интересно, как же он выглядит без рубашки. Да, она уже знала на ощупь, что у него могучее тело с развитыми мускулами; в этом она убеждалась каждый раз, когда обнимала его и целовала. Те поцелуи опьяняли ее, кружили голову, отдавались во всем теле, а в это время его ладони обжигали сквозь одежду ее спину. А после конных поездок по окрестностям, когда его ляжки обхватывали ее бедра, она знала, что у него и там мощные мышцы. Как всегда, в ней вспыхивало неутолимое желание и терзало ее, словно жажда.