Конечно же личность сопротивлялась всеми возможными и даже почти невозможными средствами.
Даже попавшие в экстремальную ситуацию люди отказывали в покорности новоявленному фюреру, от которого отреклись практически все ведущие подразделения его тайной армии. А когда он понял, что натолкнулся не просто на сопротивление отдельного человека, а на продуманную и действующую систему сопротивления, нервы изменили экс-сержанту в полковничьем камуфляже, а его срывы завершили то, что ему уже было давно уготовано. Отторжение чужеродной ткани – свойство любого живого и здорового организма, у которого хватает сил бороться с нездоровым внешним влиянием слишком «заботливых» помощников.
Ну что, мистер Шорт, пройдем – окончание игры. Лето 1991 года
Кипение страстей конечно же было бурным, но, когда пар ушел в свисток, оно само собой утихло, так как из кокона давно уже появилось созревшее в нем новое существо с характеристиками, явно отличными от тех, которые хотели бы изначально заложить в него импортные конструкторы. Ну что же, мы привыкли играть в такие игры с детства, а наши игры незаметно перетекают в нашу жизнь. Плохо, если в этих играх преобладают в основном разделение на своих и чужих, агрессивность и желание еще и еще раз повоевать. Ну а если кто-то теряет память, а жизнь не дает повода для самозащиты, то считать полную беззащитность достоинством тоже трудно.
Жизнь не стоит на месте, и гарантировать отсутствие повторных попыток в любом деле неразумно. Но важно, очень важно, чтобы наши игры помогали нам отстаивать свое личное достоинство и достоинство государства даже тогда, когда это не очень модно или не поощряется обществом. Потерять достоинство несложно, особенно если не стараться его сохранить. А вот вернуть…
А пока в отеле маленького финского городка Койволо стоит невообразимый шум и звучат молодые голоса. Что ж, игра протяженностью более чем в пять лет еще впереди, и мы оставим участников этой игры там, где они и должны находиться. Каждому свое…
Нет у нас униформы, нет эмблем и шевронов,
Есть лишь фрак, или «комби», или роба с пятном,
Не бывает излишеств ни в деньгах, ни в патронах,
И покой отложили мы давно на потом…
Ветеранская вахта утомленных застольем
Есть удел для немногих, кто дожил до седин,
Кто на холод металла отвечает злословьем
Анекдотов и шуток – юмор непобедим!
Может, в этой горячке запрессована вечность,
Может, в этом потоке мы несемся во тьму,
Но какие же мысли и какую беспечность
В бесконечную вечность я с собою возьму.
Радость теплых ладоней, и дыханье любимой,
И улыбку ребенка, блеск искрящихся глаз.
Это все мимолетно, это необратимо,
Но так тонко и остро ощутимо для нас.
Это цель и стремленье в жизни столь скоротечной,
Это наша опора и невидимый крест,
И несем мы по жизни сонм своих ощущений,
Чувств и личных мечтаний, разнесенных окрест.
Только в этом потоке есть стальные ступени,
На которых мгновенно можно
Путь оглядеть,
На которых мы вроде и взрослей, и степенней,
Но на мир продолжаем, как и в детстве, смотреть.
И в ребячьем задоре пролетают сквозь время
Наши боль, и победы, и стремленье успеть.
Мы ведь сами избрали наше личное бремя,
Нам нести его с честью или вдруг умереть.
В этом вечном потоке середин не бывает,
Компромисс лишь в отчетах, а задор не угас,
Мы всегда побеждаем, если нас заменяет
Плотный строй из шеренги за спиною у нас.
И сменяемость эта в бесконечность уводит,
Словно звезд мириады на Млечном Пути,
Как товарищ в бессмертье из боя уходит,
Все грехи и обиды друзьям отпустив.
Нет у нас униформы, нет эмблем и шевронов,
Только сердце и воля в постиженье Пути,
Только действия наши за границей законов
Психологии мира. Дабы мир тот спасти.
25.02.2001
Аромат свежезаваренного кофе был настолько потрясающим, а улыбка гарсона такой открытой, что пройти мимо маленького кафе на парижской улочке было практически невозможно. Первый остановился и, улыбнувшись в ответ на улыбку парижанина в чистом передничке, с черной, элегантно-смешной бабочкой на безупречно белой сорочке, присел за ближайший столик. Официант просто засиял, словно золотая пуговица на мундире маршала, начищенная к параду.
Первый заказал необычный кофе, волшебное творение кулинарной фантазии шеф-повара заведения. Глаза официанта округлились от удивления: этому иностранцу были известны фирменные секреты этого кафе на маленькой улочке Парижа! Пока официант удивлялся, незнакомец сделал маленькое добавление, которое вовсе обескуражило парижанина. Посетитель заказал подать фирменное блюдо с фламандским десертом и при этом так озорно подмигнул официанту, что тот машинально закивал головой, не понимая, о чем идет речь, ведь в меню не было того, о чем просил странный посетитель.
Когда официант передал шефу заказ посетителя, которого раньше никогда не видел, шеф выслушал молодого служащего кафе в своей обычной манере, повернувшись к нему вполоборота правым боком и не меняя выражения холеного лица, выдававшего в нем стопроцентного француза. Затем он так же неторопливо поправил фартук и, надев поварской колпак, что он делал крайне редко, направился к выходу. Высокий, полный, представительный шеф остановился у дверей кафе, и умные глаза этого уже начавшего стареть, но все еще крайне респектабельного и привлекательного мужчины просканировали посетителей кафе, сидевших за маленькими, как бы детскими столиками. Его взгляд безошибочно выделил среди них того посетителя, о котором только что говорил официант.
Молодой мужчина сидел левым боком к входу в кафе и, как только шеф заметил его, повернулся к нему лицом. Какая волнительная встреча! Именно этот взгляд и именно в этом ракурсе француз видел ровно три года назад. Левая рука посетителя покоилась на столе. Француз опустил взгляд чуть ниже: правая рука посетителя лежала на левом бедре. Незнакомец сделал ею на первый взгляд обычное, ничего не значившее движение, напоминавшее разминание пальцев пианистом. Но для стареющего француза этот жест означал очень многое.
Молодой официант стоял за спиной шефа, ожидая его решения. Шеф обернулся и, сказав несколько фраз, быстро прошел на кухню и принялся колдовать у плиты.
Официант тут же подскочил к столику необычного клиента и, передав, что заказ будет выполнен минут через десять, поставил перед посетителем рюмочку со старым, пятидесятилетней выдержки, коньяком – от шефа, – после чего с почтительным поклоном удалился.