Но неожиданно хлесткий удар в голову сбоку оглушил Макото в тот момент, когда он начал свое контрдвижение. Одновременно с этим кисть его руки вдруг изменила направление и, подчиняясь боли, Лич, описав дугу, полетел на пол. Он сгруппировался, чтобы встать на ноги, а не упасть на бок, намереваясь вновь атаковать соперника. Но повторный удар, теперь в спину, встретил его в полете, сбил движение и дыхание. Макото приземлился не на ступни ног, а на одно колено, которое подвернулось от мгновенного хлесткого удара.

Он сам резко выбросил в сторону соперника ногу, но не достал его. А боль в кисти уже перешла на локоть и плечо и, развернув его на живот, прижала к полу площадки. Суставы хрустели – уйти от захвата было невозможно, а сопротивляться бесполезно – при малейшем движении боль придавливала тело вниз, к полу зала. Лич не сдавался. Боль распространилась на область лопатки, перешла на боковую поверхность груди, потекла по спине к позвоночнику, словно на спину вылили расплавленный воск. Боль пронзила позвоночник и через шею передалась к затылку. «Все!» – понял Лич и, чтобы не потерять сознание, дважды хлопнув по паркету площадки, тихо произнес: «Маитта! Сдаюсь!»

Боль отпускала медленно. Лич поднялся с пола, поклонился своему сопернику, судьям, сошел с площадки и уже хотел идти в раздевалку, как вдруг зал взорвался громом аплодисментов, возгласов недоумения и восторга. Макото обернулся, и все поплыло у него перед глазами: на площадке в лучах юпитеров стоял Сигиеси Сегути, тот самый «старик Сигиеси», которому Лич хотел доказать свое превосходство. Так значит, болезнь Сегути была лишь поводом для того, чтобы в качестве мастера-тени принять участие в турнире, возможно, последнем турнире в жизни старого наставника. И вот он, «старик», одержал победу над ним, над Макото, доказав всем, на что способен настоящий мастер старше семидесяти лет.

Лич не слышал оживления, воцарившегося в зале, он почти бегом покинул здание комплекса боевых искусств и, доехав до гостиницы, заперся в своем роскошном номере, в котором все теперь раздражало. Лич без сил опустился в кресло, бросив сумку с формой на пол. Сидя в кресле, он дотянулся до бара, вытащил первую попавшуюся бутылку, открыл крышку, плеснул в высокий бокал немного зеленоватой жидкости, почти залпом выпил. Но крепкой алкоголь не принес ожидаемого расслабления, а вызвал приступ ярости.

Как он мог проиграть этому добренькому старичку с непреклонной волей и умением, не сопротивляясь, добиваться своего? Старичку, учившему его подчиняться этим нелепым законам средневековой доблести? За океаном Лич понял, какая это чепуха, быть вежливым, уступчивым, внимательным, предупредительным, добрым. Жизнь в Америке учила его добивать упавшего, отталкивать соседа, достигать своей цели с помощью силы, идти напролом и до конца, невзирая на число растоптанных судеб. Жизнь жестока, а этот старик с самого его детства твердил ему о чистоте и духовном содержании карате и других Будо-искусств. Он так ничего и не понял в жизни!

Лич сделал еще один глоток крепкого, обжигающего внутри напитка. Мысли путались, ему никак не удавалось сосредоточиться. Но что-то темное и бесформенное начало подниматься из глубин его подсознания, приближаясь к нему, как страшилище в детском сне. «Смерть!» – внезапно озарило Лича.

Смерть его идей, замыслов, планов, надежд! Новый приступ ярости подбросил его на кресле. К горлу подкатил комок, дышать стало тяжело. Тягучая дурнота облаком окутала Макото с головы до ног.

Голова закружилась, перед глазами побежали круги. Сильная боль пронзила левую половину его грудной клетки, словно страшное яри – средневековое копье с зазубринами – пробило его насквозь. Макото отбросило к стене. Бокал со звоном рассыпался, ударившись о край стола, и Лич, безуспешно пытаясь уцепиться за гладкую поверхность стены, стал медленно оседать на мягкий ворс дорогого ковра…

Ронин

Около 6709 г. от с. м. (1200 г. от Р. Х.)

Коро Абэ подобрал нижние края хакама [7] и заправил их за пояс, обнажая ноги, мощные, как будто слепленные из толстых жгутов мышц.

Он привычным жестом поправил катану, заправленную за пояс у левого бока, и короткий фамильный меч, висевший на спине на скрещенных шелковых шнурках. Укороченные рукава его кимоно не могли скрыть гипертрофированных мускулов рук, которые он старался не показывать во время редких дворцовых приемов. Но эти руки способны были творить чудеса, о которых потом слагались легенды, прибавляя к правде вымысел и делая из живого мастера полубога-полудьявола.

Абэ видел своих соперников – они неспешно выезжали верхом на конях из-за дальнего леса и, выстроившись веером, направились в его сторону. Впереди красовался Такомото, известный своей хитростью и жестокостью самурай, придворный, носящий высокий чин четвертого ранга, поэт, художник, каллиграф, одинаково искусно владевший мечом и кистью для письма, известный также как человек, плохо признававший правила приличия. Он позволял себе даже в присутствии сёгуна выполнять ритуал почтения только наполовину. Но его гордая голова с холодными, немигающими глазами, смотревшими всегда сквозь человека, крепко держалась на плечах, благодаря боевому подвигу, завершившемуся спасением сёгуна. Во время одной из битв Такомото, прорубившись сквозь строй врагов, помог окруженному и получившему ранение властелину и тем спас его от смерти. Этот самоотверженный поступок делал этого родовитого самурая вхожим в высшие круги власти и практически неуязвимым для его врагов, ибо покровительство самого сёгуна давало Такомото неограниченные возможности.

Курс CQB в самом разгаре

Абэ, происходивший из старого самурайского рода, но не столь именитого, был гордым и свободным самураем. Это право ему досталось от деда, получившего грамоту самостоятельности за особые заслуги перед страной Ямато. Затем грамота перешла к отцу Коро, а теперь правами, дарованными семье Абэ отцом правящего ныне сёгуна, имел право пользоваться и он сам. Но Такомото посягнул на свободного самурая и прислал Коро Абэ вызов, предлагая решить спор в поединке. Если Абэ победит, то Такомото отдаст ему уже подписанную грамоту правящего сёгуна, подтверждающую права рода Абэ на независимость. Если же Абэ потерпит поражение, то он и его потомки становятся вассалами Такомото и все владения рода будут принадлежать роду Такомото.

Такамото прибыл на встречу в сопровождении двадцати преданных вассалов, каждый из которых ненавидел свободного Абэ и готов был по одному взгляду властелина броситься и зарубить этого непокорного самурая. Такомото подъехал и остановился. Самураи помогли своему господину сойти с коня и снять часть доспехов, ведь их властелину предстояло не демонстрировать искусство киуши – борьбы в латах, – а сражаться всеми доступными способами, применяя все многообразие искусства джиу-джитсу, фамильная школа которого в роду Такомото называлась кумиути – латы, которые всегда при себе.