– Не люблю? Ох, Хэл!.. Да ведь поначалу я любил ее больше всех, мою зимнюю малютку! Вот только она меня так и не полюбила. И никогда не полюбит – ни меня, ни тебя, никого из нас. Она совсем холодная.

И он заплакал, хотя на дворе стояло лето и Хэл был рядом. Лежа в своей кроватке, Адара слушала и мечтала, чтобы Хэл встал и ушел, улетел прочь со своими драконами. Она была слишком мала и еще не все понимала, но все запомнила и поняла потом.

Она не стала плакать – ни тогда, в четыре года, когда только услышала слова отца, ни позже, в шесть, когда до нее наконец дошло, что все это значит. В тот раз Хэл улетел через несколько дней, и Тери с Джоффом взволнованно махали дядюшке вслед, когда его «крыло» горделивым строем проплывало у них над головами – тридцать огромных драконов в синеве летнего неба. Адара проводила их взглядом, так и не подняв руки.

После этого Хэл прилетал еще не раз, каждое лето, но Адара больше никогда ему не улыбалась, что бы он ни привез.

Глава вторая
Снежные тайны

* * *

Улыбки у Адары были наперечет, как потайные сокровища, и она всегда берегла их на зиму. Каждый год она с нетерпением ждала, когда же наступит ее день рождения, а с ним придут холода. Потому что зимой она становилась особенной.

Она узнала об этом, когда была еще совсем-совсем маленькой и играла с другими детьми в снегу. Адара никогда не страдала от холода так, как Джофф и Тери с их приятелями. Нередко девочка часами гуляла одна, когда все остальные давно уже убегали в тепло – по домам или к старой Лоре, которая всегда была рада налить детям горячего овощного супа. Адара же отправлялась в свое тайное место на дальней окраине полей, каждую зиму – новое, и строила там высокий белый замок: зачерпывала снег голыми ручонками и лепила из него башни и зубчатые стены вроде тех, что, по рассказам Хэла, красовались в королевской столице. Потом она обламывала сосульки с нижних ветвей деревьев и делала из них шпили на башнях и сторожевые посты вокруг замка. Нередко посреди зимы случалась короткая оттепель, а следом ударяли морозы, и тогда ее снежный замок за одну ночь превращался в ледяной – твердый и крепкий, не хуже настоящего. Адара тайком достраивала свой замок всю зиму, и никто ни разу не догадался, чем она занимается. Но в конце концов всегда наступала весна: очередная оттепель не сменялась морозами, и все укрепления и стены таяли и растекались, а Адара начинала считать дни до следующего дня рождения.

Зимние замки редко стояли пустыми. Каждый год с первыми заморозками выползали из своих нор ледяные ящерицы, а по полям принимались метаться, едва касаясь лапками снега, какие-то крохотные синие существа. Все дети играли с ледяными ящерицами, но в их неуклюжих и жестоких руках хрупкие тельца ломались, как сосульки. Даже Джофф, добрая душа, иногда забывался и держал ящерку слишком долго, разглядывая ее так и сяк, и от тепла его пальцев она нагревалась, начинала таять и в конце концов умирала.

Но у Адары руки были прохладные и нежные, так что она могла держать ящериц сколько угодно, и ничего им от этого не было, – только Джофф вечно обижался и сердито спрашивал, как ей это удается. Иногда она ложилась прямо в снег, и ящерки ползали по ней, забавно щекоча лицо легкими лапками. А иногда прятала одну под волосами и так и ходила, только всегда смотрела за тем, чтобы не занести ее случайно в натопленный дом. Собирая остатки еды после обеда, Адара относила их в тайное место, где строился и разрастался ее замок, и рассыпала там, приманивая жильцов. Так что каждую зиму в замке было не протолкнуться от королей и придворных – пушистых зверьков, рискнувших высунуть нос из леса, белых зимних птиц и ледяных ящериц, сотнями сползавшихся на угощение, холодных, проворных и толстеньких. Ящерицы Адаре нравились больше всех питомцев, которых держали ее домашние.

Но по-настоящему она любила только ледяного дракона.

Она не помнила, когда увидела его впервые. Казалось, он был в ее жизни всегда – как видение, проступавшее сквозь пелену зимы и рассекавшее стылый небосклон медленными, безмятежными взмахами голубых крыльев. Ледяные драконы уже в те времена стали редкостью, и, случись им показаться в небе, дети удивленно таращились и тыкали пальцами, а старики бормотали что-то себе под нос и покачивали головами. Все знали, что ледяные драконы – это к зиме, затяжной и суровой. В ночь, когда родилась Адара, кое-кто заметил одного такого на фоне луны. С тех пор он прилетал каждую зиму, и все эти зимы и впрямь были одна другой тяжелее, а весна с каждым годом приходила все позже. В конце концов люди начали жечь костры, молясь и надеясь, что огонь отпугнет дракона, и Адара всякий раз боялась, что это сработает.

Но костры не помогали. Ледяной дракон возвращался каждый год, и Адара знала, что он возвращается к ней.

Дракон был огромный, раза в полтора крупнее тех боевых драконов, покрытых зеленой чешуей, на которых летал Хэл со своими товарищами. Адара слыхала легенды о диких драконах размером с гору, но никогда таких не видела. Дракон Хэла был довольно большой, в пять раз больше лошади, но по сравнению с ледяным – все-таки маленький, да и вдобавок безобразный.

А ледяной дракон был кристально-белый, пронзительно белый до синевы, того оттенка, что холоден и тверд даже на вид. Все его тело покрывала изморозь, так что при каждом движении шкура покрывалась трещинами, как снежная корка под сапогом, и осыпалась хлопьями.

Глаза у дракона были ясные, глубокие и ледяные.

Огромные нетопырьи крылья, голубовато-белые с переливами, пропускали свет: сквозь них виднелись луна и звезды и даже облака, когда дракон вычерчивал круги в морозном небе.

Зубы у него были точь-в-точь как сосульки: зазубренные, неравной длины ледяные копья, выстроившиеся тройным частоколом на страже темно-синей пасти.

Когда дракон взмахивал крыльями, поднимался холодный ветер, поземка завивалась вихрями, и весь мир словно дрожал и ежился. Если в зимнюю пору дверь внезапно распахивалась под порывом ветра, хозяева торопились заложить ее на засов, приговаривая: «Видать, ледяной дракон пролетел».

А когда этот дракон раскрывал свою огромную пасть и делал выдох, то из глотки его вырывался не поток огня и не жгучая серная вонь, как у его меньших собратьев. Ледяной дракон на то и был ледяным, что дышал холодом.

Под его дыханием леденело все. Тепло иссякало. Огонь трепетал и гас. Деревья промерзали насквозь, до самой сердцевины своей медлительной и тайной души, и ветви их становились хрупкими и ломались под собственным весом. Звери и птицы синели, скулили и умирали, застывая с выкаченными глазами и обледеневшей шкурой.