— Чего ты смотришь? — пробурчал Кир, отходя к колодцу, на краю которого стоял пакет сока. Он не любил, когда кто-то наблюдал за тренировками, исключая, конечно, тренера в спортзале. И уж тем более ничего приятного нет, когда видят, как ты во время стандартной серии движений ногой наворачиваешь поленья и потом хватаешься за ушибленную ступню.
В зарослях бурьяна звенели насекомые. Со стороны деревни иногда доносилось приглушенное тявканье горбатых гиен.
— Ночью ты бредил, — сказал Яков Афанасьевич. — Вспоминал эту свою катану. Настойчиво так вспоминал. Она тебе, наверное, дорога?
Кирилл выпил сока, поставил пакет на край колодца.
— Ну, может, и дорога. Вообще-то она для меня скорее как символ.
— В смысле? — не понял Яков. — Символ чего?
— В общем… Как бы объяснить…
Он надолго замолчал. Не привык Кир изливать душу, рассказывать о себе, пусть даже на самую малость делиться собою с другим человеком. Зачем? Лучше быть одному, так спокойнее и безопаснее. Ни друзей, ни возлюбленных, есть только ты, одинокий, юркий и быстрый — и безгласная, огромная, лишенная собственной воли и устремлений СЕТЬ. Ты как небольшая хищная рыба в ее бурных водах, ты сам по себе и не зависишь от стаи.
— Короче говоря, я раньше совсем хилым был, — стал пояснять он. — Так сложилось. Все время за компом, или читал. Курил много. Когда кашлять каждое утро стал, пошел в спортзал. С катаной начал заниматься, ну и просто кунг-фу. Не боевым, а упражнениями всякими, гимнастикой. Не то чтобы накачался как-то особо или бойцом крутым заделался, но окреп. Хотя лень мне, и неинтересно все это. Вот за компом сидеть — это да. Информацию потреблять. Я — информационный наркоман, понимаешь? А физические упражнения — как-то тупо. Мозг тренировать интереснее, чем мышцы. Но в то же время понятно ведь, что нельзя свое тело совсем запускать, от этого болячки всякие, ну и умрешь рано… И я, хотя и не хотелось, заниматься себя заставлял. А потом — полюбил катану. Гантели, эспандеры — это все еще долго для меня оставалось каким-то орудием пыток, а с катаной заниматься понравилось. Стал удовольствие от этого получать. Ну и вот, теперь у меня такое внутреннее ощущение, что если я ее потеряю, оставлю где-то — все, быстро опять в дохляка превращусь. В развалину такую, хоть и молодую, с пузом висячим, с одышкой… Эх, курить бы еще бросить… не получается.
— Es ist die interessante Geschichte, — произнес Яков Афанасьевич.
Кирилл пошевелил губами. Это интересная… интересная Гишишт? «История», что ли? «Это интересная история», как-то так переводится. Откуда простой агроном немецкий знает? Хотя уже давно понятно стало, что Яков — не простой агроном.
— А я и не пытаюсь курить бросить, — добавил тот. — Всю жизнь курю, лет с пятнадцати.
Кирилл уже собрался спросить, чем Яков занимался раньше, до того, как осесть в Жаково, но тот, повернувшись, хлопнул по борту своей машины и спросил с воодушевлением:
— А как тебе моя автовозка?
— Что? — не понял Кир. Захватив сок, он подошел к Якову Афанасьевичу.
— Я ее так назвал! — объявил тот. — Люблю, понимаешь, придумывать названия всякие для своих изобретений. Главное достоинство: она и как телега может, и как авто. То есть можно в нее лошадь впрячь, а можно и двигатель врубить, а лошадь сзади привязать, чтобы тюхала следом. Думаю, тачанки варханов на этом же принципе, понимаешь? Чтобы можно было и рогача туда запрячь — и, если топливо имеется, на движке катить. О чем это нам говорит?
Кирилл ответил, не задумываясь:
— О том, что варханы в дальние походы часто ездят. И в такие места попадают, где горючку не раздобыть.
— Ну да, ну правильно, — согласился Яков, любовно поглаживая борт автовозки. — Так что теперь у нас с тобой есть такое вот средство передвижения.
— Да, но куда двигаться-то? — спросил Кирилл. И добавил, заметив, как странно Яков Афанасьевич глядит на него: — В чем дело?
— Пойдем в дом, — предложил тот. — Поговорить надо.
Когда Кирилл присел на койку и положил катану рядом, тявканье снаружи стало громче, и он привстал, решив, что гиены направляются к оврагу, но звуки вскоре стихли. Яков подтащил к столу табурет, поставил бутыль крыжовницы, открыл новый пакет сока, быстро нарезал колбасу. Кирилл уже заметил, что простые домашние заботы, которыми, как правило, больше заняты женщины, доставляют Якову Афанасьевичу удовольствие: он любил хлопотать по хозяйству, готовить и убирать не меньше, чем возиться со своей автовозкой.
Помимо сока и настойки, агроном достал пару бутылок пива из большой упаковки, которую добыл в деревенском магазине. Налил себе крыжовницы, подцепил вилкой ломтик селедки из пластиковой упаковки, взял стакан. Кирилл открыл пиво, они выпили. Агроном крякнул, явно с большим кайфом закусил селедочкой, съел еще кружок колбасы. Кир сделал бутерброд, откусывая от него и попивая пиво, откинулся на койке.
— Ночью ты бредил, — сказал Яков, снова наливая себе настойки. — Говорил про свою катану, еще вспоминал маму, а еще какого-то человека со странным именем, дай припомню…
— Артемий Лазаревич, — подсказал Кирилл.
— Да, его. И ты…
— Ладно, не темни. Что я там наговорил, что ты услышал?
Яков Афанасьевич, уже поднесший стакан к губам, не стал пить — поставил его, отодвинул от себя. Подавшись вперед, навалился на стол локтями и уставился Кириллу в глаза.
А тот заметил вдруг, что ружье покойного механика Глеба, которое Яков постоянно носил с собой, стоит рядом, прислоненное к столу. Так стоит, что схватить его собеседник сможет очень быстро. До сих пор повода не доверять агроному у Кира не было, они, можно сказать, даже подружились — настолько, насколько могли подружиться двое с такой разницей в возрасте, и в той мере, в какой Кирилл Мерсер вообще был способен не дружбу, — но вот сейчас ему почему-то захотелось взяться за катану. И даже достать ее из ножен. Хотя бы наполовину.
— Ты замешан в происходящем, — ровным голосом заговорил Яков, и глаза его при этом сделались какими-то колючими, так что стало неуютно. — Все это связано с экспериментом, лабораторией, с человеком по фамилии Буревой и лэптопом. Нет, я не утверждаю, что ты создал купол. Но ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. И я хочу, чтобы ты все рассказал мне.
Кирилл молча дожевал бутерброд. Допил пиво. Яков не сводил с него взгляда. Поставив бутылку на край стола, Кир откинулся к стене и начал рассказывать.
— …Потом я сел в «копейку» и погнал назад в Москву, — заключил он. — До сих пор не пойму, виноват я в чем-то или нет. То есть по большому счету как бы и не виноват, не я ведь эти эксперименты затеял, не я ту установку в зале построил. Но из-за меня тогда все пошло наперекосяк. Может, они и так бы рано или поздно портал сгенерировали… А может, и нет. Может, если бы я тогда не влез туда, если бы Буревой меня не заметил — не было бы теперь никакого купола, и варханы бы по Москве не разъезжали. А может, все бы это и без моего участия случилось. Не знаю.