«Не наигралась? – мысленно повторил Ваня. – Так это она со мной в кошки-мышки играется? Нет, пора кончать эти игры, а не то она так меня обкрутит, что, будучи в полной памяти, я не смогу прибегнуть к помощи фонарика».

Он быстро засунул свободную руку в рот и достал своего крошечного помощника.

– Помоги, мама! – сказал он настолько громко, насколько позволяло ему горло, сдавленное шарфом из слюны.

Огонёк в фонарике тотчас вспыхнул и отбросил тонкий лучик, который своим концом упёрся в торчавший над слоем растёкшейся слюны змеиный хвост.

– А-с-с-ссс! – Шарф с головой на конце тут же раскрутился, и голова оказалась в том месте, куда ударил луч.

– Что это было? С-с-с – панически завопила слюнявая голова. – Почему у меня высох хвос-ст?

Но в это время луч ударил в гущу слюны, которая с шипением начала испаряться, обнажая под собой чёрную блестящую поверхность, похожую на уголь.

– Катас-строфа! – заскулила Слюна, как побитая собака, и стала метаться из стороны в сторону в полной беспомощности. – Кто посмел вторгнуться в мои владения? Кто? Здесь Я – хозяйка! Кто посмел похитить моё богатство?

– Эта мерзкая слюна – твоё богатство? – забыл об осторожности осмелевший Ваня и тут же пожалел об этом.

Разъярённая слюна увидела луч, исходивший из его ладони, и резко ударила по ней медузьей головой. Ваня автоматически сжал пальцы, и только это его спасло, иначе фонарик уже лежал бы в слюне, и достать его было бы невозможно.

– Ах, так это ты, подлая твоя душа! – Медузья голова превратилась в настоящую Горгону, хоть у неё и не было волос из извивающихся змей. – Ты посмел посмеяться над моим богатством и поднял на него свою гнусную руку? Ты сейчас-с-с об этом пожалеешь!

Змеевидное туловище в одно мгновение обвило всё Ванино тело и вытянутую руку с зажатым в ладони фонариком. Только одна голова ещё оставалась на свободе.

– Ну, что? – кипя от злости, ликовала Слюна. – С-с-с кем ты хотел боротьс-ся? С-с-со мной? Ты, глупая погибшая душа! Ты хотел бороться с-со мной? А ты знаешь, чем наполнена моя с-слюна? Не знаешь? Так я тебе расскажу: такими же бессмертными душами, как и твоя! С-с-сы, с-с-сы, с-с-сы! – Слюна затряслась от смеха, отчего Ваня чуть не свалился с ног, обкрученных трясущимся туловищем.

– А что есть ценнее бессмертной души? – Слюна резко прекратила свой смех, видя шаткость положения своей жертвы.

Нанесённая обида явно требовала возмездия, а для этого нужен был кто-то, перед кем можно было бы выговориться.

– Это вы, глупые люди, размениваете с-своё богатство на что угодно, потому что вы до того обезумели, что не в сос-стоянии отличить белое от чёрного. Но мы – не вы! Мы знаем, что по чём! Мы боремся за каждую душу до пос-с-ледней капли... – на этом месте она запнулась, потому что слово «крови» в данном месте было совершенно не уместно. – До последней капли с-слюны! – закончила она и осталась собой довольна. – Чем больше вас окажется здес-с-сь, тем дольше мы здесь продержимся, потому что конец всему наступит тогда, когда число падших ангелов вос-сполнится праведными равноангельскими душами! Разве ты об этом не знал? Знал!

Медузья морда изобразила такое злорадство, что Ваня предпочёл бы ещё раз умереть, только бы не видеть это безглазое чудовище.

– Ты знал, – проникновенно повторила Слюна. – Но ты продал с-самое ценное, что у тебя было, за то, чтобы принадлежать к чис-слу избранных недонос-сков, с-с-сотворивших с-себе очередного кумира!

Каждое слово, сказанное Слюной, доставляло Ване такие неимоверные страдания, что ему было бы легче, если бы его, хоть сто раз, проткнули ножом. Теперь всё стало понятно, всё, до последней запятой, но уже ничего нельзя было изменить.

– Трепещ-щ-и, раб! – устрашающе прошипела хозяйка слюнявой пустыни. – Твоему с-с-сознанию приходит конец! Ты сейчас-с-с ис-счезнешь во мне и уже никогда не вспомнишь, кто ты ес-с-сть! Ты просто с-с-станешь час-стью меня и увеличишь моё богатство. Чем больше вас-с-с, тем богаче Я!

Слюна сделала паузу, как заправская актриса, и неожиданно томным голосом добавила:

– Но у тебя перед тем, как рас-с-створиться во мне, есть пос-с-следний шанс-с с-с-сделать мне приятно. За это я позволю тебе ещё нес-с-сколько минут побыть с-с-самим собой!

Слова «за это я позволю тебе» прозвучали так нежно и игриво, что если бы можно было забыть всё сказанное до них, то это был бы самый настоящий «хэппи-энд».

«Я хочу, чтобы ты был самим собой! – на память пришли чьи-то слова. – Кто их говорил? Кто? – Ваня мучительно пытался вспомнить. – Кто мог это сказать? Мама? Конечно, мама! Кто же ещё? Как же она была права! Как это важно, быть самим собой! Я не смог остаться самим собой, поэтому я должен стать похожим на маму. Быть похожим на маму! А мама любила меня, любила соседей, жалела их».

– Слюна, ты слышишь? – закричал он из последних сил. – Я жалею тебя! Я люблю тебя! Я очень люблю тебя!

Змеиное туловище обмякло, как если бы его ударили в самое сердце. Сначала Ваня не поверил своему счастью и подумал, что коварная Слюна опять затеяла свои игры, но прошло какое-то время, а свисающая с его правой руки медузья голова не подавала никаких признаков жизни.

«Так тебе и надо! Доигралась!» – обрадовался Ваня и стал крутить рукой в обратную сторону, чтобы заставить безжизненно свисающую слюнявую голову раскрутиться и, тем самым, освободить хотя бы ладонь с зажатым в ней фонариком.

Как только это ему удалось, Ваня, не отрывая глаз от медузьей головы, которая в любой момент могла прийти в себя, проговорил спасительные слова «помоги, мама», и появившийся луч сразу же заметался по распластанной вокруг слизи. Зловонные испарения наполнили владения так и не пришедшей в себя хозяйки, а перед ее пленником зачернела дорожка, убегающая всё дальше и дальше от пребывающей в глубоком обмороке головы лысой Горгоны.

Не теряя и минуты, Ваня сбросил с себя змеиное туловище, неподающее признаков жизни, стряхнул остатки слюны и изо всех сил бросился бежать прочь от этого ужасного места, в котором должна была навеки остаться его несчастная душа.

7

Дорожка оборвалась, уткнувшись в песчаный берег узкой, но сильно бурлящей реки. Ваня читал о бурных горных реках, с большой высоты падающих вниз и разбивающихся о камни до белой пены, но те реки по сравнению с этой были, как котята по сравнению с тигром. Казалось, что в этой реке было два противоположных течения. Волны, бегущие в одну сторону, натыкались на волны, бегущие в другую сторону. Ни одна из них не хотела уступить, и столкнувшиеся в своём упрямстве волны, как необъезженные скакуны, поднимались на дыбы, обрушивая друг на друга всю силу своего сопротивления и, сцепившись в яростной схватке, образовывали воронки водоворотов, которые, поднимая со дна грязь и ил, вскипали грязной пеной.

На другом берегу реки было что-то, затянутое дымкой тумана, как в первом бараке.