Рэнди, схватив трубку, закричала:

– Я слушаю. Кто это? И сколько сейчас времени?

– Это дядюшка Джо, – донеслось из трубки. – Рогофф рассказал мне, что с тобой случилось там, на Тринадцатой улице. Я очень беспокоюсь о твоем здоровье, Рэнди. Звоню тебе без перерыва вот уже несколько часов.

– Часов? – Рэнди взглянула на светящееся цифровое табло. Было начало первого. – Я спала… Всего лишь спала.

Тут Рэнди вдруг вспомнилось, как она и Уилли направлялись в «Черный камень», но доехали лишь до Тринадцатой улицы, а там… там она увидела мертвого Роя Хелендера и кожу Джоан Соренсон на нем.

– Рэнди, как ты себя чувствуешь? У тебя голос какой-то не твой. Да ответь хоть что-нибудь!

Рэнди провела ладонью по волосам.

– У меня все нормально. Я только… только спала.

– Хотелось бы верить, – с сомнением промолвил Эркухарт.

Рэнди предположила, что, должно быть, ее привез домой и уложил в постель Уилли. Но где же он сам?

– Ты меня слышишь?! – донесся до женщины обеспокоенный голос Эркухарта.

– Извини, – пробормотала она. – Я еще не совсем проснулась. Повтори, что ты сказал.

– Нам необходимо срочно увидеться, – произнес Джо с нажимом в голосе. – Я прочитал все, что касается Роя Хелендера и его жертв, тут, по-моему, не сходятся концы с концами. Ты была права, девочка: похоже, смерть твоего отца связана с последними событиями. – Он с секунду поколебался. – Не знаю, как тебе и сказать. Понимаешь, все эти годы я желал тебе только самого лучшего, но… но не был до конца откровенен с тобой.

Внезапно сонливость Рэнди как рукой сняло.

– Говори, говори, – торопила она.

– Это не телефонный разговор. Мне необходимо видеть твое лицо. К тому же надо кое-что показать тебе. Я заеду за тобой и отвезу на место. Пятнадцати минут на сборы хватит?

– Хватит и десяти.

Рэнди повесила трубку, соскочила с постели и, открыв дверь спальни, крикнула:

– Уилли! Уилли!

Ответа не последовало. Тогда Рэнди включила свет и, как была босиком, прошла по коридору в гостиную, надеясь обнаружить Уилли спящим на софе, но его не оказалось и там.

Руки ее были какими-то сухими и шершавыми; с недоумением взглянув на них, Рэнди обнаружила, что они покрыты засохшей кровью. К горлу подкатил неприятный вязкий комок. Она прошла в ванную комнату. Там на полу валялись ее джинсы в таких же коричнево-ржавых пятнах крови. Рэнди включила горячую воду, сбросила белье и встала под душ. Минут через пять ее тело запылало, наверное, так же, как пылала рука Уилли после ожога. Рэнди вытерлась, прошла в спальню и, отыскав в шкафу свежие фланелевую рубашку и пару джинсов, быстро оделась. Причесываться она не стала, решив, что все равно волосы намочит дождь, но в карман джинсов сунула револьвер отца, а за ремень – серебряный нож.

Поднимая с пола нож, она заметила на ковре лист бумаги. Должно быть, он упал с тумбочки.

Рэнди нагнулась. Это была записка Уилли:

«Мне нужно срочно уйти, а ты так сладко спишь, что будить тебя я не стану. Не выходи из дома и ни с кем не говори. Я разобрался, что Рой Хелендер не пытался убить Хармонов или одного из них. Страшный секрет проклятого семейства больше для меня не секрет, но нужно еще выяснить, как Стивен…»

Раздался звонок в дверь, и дочитать Рэнди не успела.

23

Уилли тяжело опустился на землю. До вершины утеса оставалась еще треть пути, а у него уже так неистово стучало сердце, что каждый удар отдавался болью в груди, а исцарапанные в кровь руки отчаянно ныли. Из кабинки канатной дороги утес почему-то не казался столь крутым.

Конечно, Уилли мог, превратившись в волка, одолеть подъем всего лишь в несколько десятков прыжков, но у него в голове занозой засели слова Стивена: «Я почуял его, когда он еще шел по лесу». Все верно, шансов на успех у Уилли будет больше, если он явится в человеческом обличье.

Уилли, задрав голову, оценил расстояние до вершины утеса. Взбираться еще порядком. Тогда он, вдохнув облачко лекарства из ингалятора, стиснул зубы и продолжил подъем.

* * *

Оставляя позади один пустынный квартал за другим, черный длинный автомобиль несся сквозь ночь. На Эркухарте были надеты черная с красными полосами кожаная куртка, темно-коричневый свитер и мешковатые штаны. Лишь форменная фуражка напоминала о том, что он полицейский.

– Ты ужасно выглядишь, – заметила Рэнди.

– А чувствую я себя и того хуже. – Он крутанул руль, и автомобиль, свернув на дорогу, что шла вдоль реки, покатил к утесу. – Я стар, Рэнди. Стар, как и наш поганый городишко.

– Куда мы направляемся? – спросила Рэнди.

Время было позднее, других машин на дороге почти не попадалось, река слева казалась черной бездной, а моросящий дождь превращал свет дорожных фонарей в радужные шары.

– На скотобойню, – ответил Эркухарт. – Туда, где все началось.

В машине работал обогреватель, но Рэнди вдруг стало смертельно холодно. Она сунула руку за полу плаща и нащупала удобную, словно созданную по ее заказу, ручку серебряного ножа.

– Ладно, – сказала она и положила нож на сиденье между собой и Эркухартом.

Тот, коротко взглянув на нож, поинтересовался:

– Что это?

– Серебряный нож, – пояснила она. – Возьми его.

Он окинул Рэнди непонимающим взглядом и, вновь переведя глаза на дорогу, спросил:

– Что?

– Ты отлично меня слышал, – сказала она. – Возьми нож в руку.

Эркухарт посмотрел в ее лицо, затем – на дорогу, затем – опять в ее лицо и опять на дорогу, но к ножу даже не притронулся.

– Я не шучу, – настаивала Рэнди, все более отодвигаясь от Эркухарта. Он опять посмотрел на нее и увидел нацеленный ему между глаз револьвер. – Возьми нож в руку, – настойчиво повторила Рэнди.

Эркухарт, побледнев, попытался что-то возразить, но Рэнди категорично помотала головой. Тогда Эркухарт, сняв с руля правую руку, взял нож.

– Вот, – показал он, – нож у меня в руке. Что дальше?

Рэнди, вновь сев на середину сиденья и откинувшись на спинку, с облегчением проговорила:

– Положи его обратно.

Эркухарт бросил на спутницу еще один недоуменный взгляд, но не проронил ни слова.

24

Ночь была холодной и темной. Уилли отдыхал на вершине утеса в кустах, вслушиваясь в шелест ударяющихся о листву дождевых капель. Изредка ему мерещились чьи-то мягкие шаги позади, а однажды послышался низкий протяжный вой где-то справа, но, скорее всего, все эти звуки были лишь плодом его разыгравшегося воображения.