– Но я же не парфянин, мой господин.
– А ты откуда, Бирд? – спросила Диана.
– Из Каппадокии, госпожа.
– Вернешься туда?
– Нет, госпожа, моей страной владеют и правят римляне.
– Бирд поедет со мной в Парфию, – сказал я Диане. – Не так ли, Бирд?
– Да, господин.
– Станешь там царским разведчиком? – спросила Галлия.
– Нет, госпожа. Я горшками буду торговать.
– Горшками?!
– Я не воин, просто я хорошо ориентируюсь на местности. И у меня имеется должок, который мне надо заплатить римлянам.
– Какой должок? – спросила Галлия.
Вместо ответа Бирд дал шенкеля своей лошади и помчался вперед.
Галлия была в растерянности:
– Что я такого сказала?
– Ничего особенного, – сказал я. – Его семью вырезали римляне.
Когда мы поднялись по долине еще выше, то спешились и дальше повели коней в поводу. Земля здесь была вся усыпана камнями, под ноги то и дело попадались травяные кочки. Неровная поверхность замедляла продвижение повозок, и Нергалу пришлось выделить людей, чтобы они подталкивали их, помогая преодолевать разные препятствия, что еще больше затрудняло нам путь. Послеполуденное солнце светило все слабее, на небо начали наползать серые облака, и через пару часов на нас посыпались снежинки, садясь на плащи и лошадей. Задул легкий ветерок, закручивая снежинки и швыряя их нам в глаза. Подъем наконец закончился, и еще через час, по-прежнему ведя лошадей под уздцы, мы вышли к холодным и быстрым водам реки и начали спускаться. Я оглянулся назад, на первые ряды амазонок, за которыми уже ничего не было видно, одна лишь белая пелена. Снег стал идти сильнее, и Рем часто мотал головой, сбрасывая с морды снежинки. Галлия шла рядом, ведя в поводу Эпону, тоже всю засыпанную снегом.
Через два часа мы встали лагерем под деревьями в нижней части долины Ламета, расставив повозки и фургоны и натянув льняные полотнища между ветками, чтобы прикрыть лошадей. Когда животных устроили, покормили и напоили, мы поставили свои палатки и съели скудный ужин, состоявший из сухарей и вина.
– О чем ты думаешь в ночь перед боем? – спросила Галлия.
Она со своими женщинами встала лагерем недалеко от меня, на поляне среди леса, где воцарилась мертвая тишина, едва лишь землю объял ночной мрак и ледяной холод. Снег перестал падать, но его достаточно насыпало с небес, чтобы укрыть всю долину словно одеялом. Галлия сидела на полу в моей маленькой палатке, подтянув ноги к подбородку, и смотрела на меня соблазняющими синими глазами. Даже когда все вокруг замерзло, она все равно выглядела красавицей.
Я расчесывал волосы – привычка, которую непарфяне находили смешной, особенно германцы, которые, я не сомневался, и в глаза не видели гребень, не говоря уж о том, чтобы им пользоваться.
– О том, как я буду вести себя в бою. Буду ли я достоин славы и чести своей семьи и города.
– Беспокоишься о своих людях?
Я на секунду задумался.
– Ну, не то чтобы… Если я все до сих пор делал правильно, нет смысла о них беспокоиться. Мой старый учитель любил повторять: «Тяжело в учении, легко в бою». И я знаю, что мои парни – да и твои женщины тоже – хорошо вымуштрованы, подготовлены и понимают свои задачи на поле боя. А поскольку это так, я полностью в них уверен.
Часовой откинул полог палатки и протянул мне чашу с подогретым вином, потом еще одну Галлии.
– Все тихо? – спросил я его.
– Да, принц. Даже совы спят нынче ночью.
– Как тебя зовут?
– Вагарш, принц, – имя было парфянское, да и его длинные черные волосы и оливковая кожа ясно указывали, откуда он родом.
– Ты из какого драгона?
– Из твоего, принц.
– Давно ездишь на коне?
– С тех пор, как начал ходить, господин.
– А стрелять из лука, сражаться мечом и копьем?
Он секунду раздумывал.
– Первый лук мне подарили, когда мне исполнилось пять лет.
– И о чем ты думаешь, когда идешь в бой, Вагарш?
Он ответил, не задумываясь:
– О том, чтобы сражаться, как настоящий мужчина, господин. И чтобы мне была дарована хорошая смерть.
– Спасибо, Вагарш, – он вышел, и я посмотрел на Галлию. – Вот видишь, мне не нужно ни о чем беспокоиться, когда рядом со мной идут в бой такие люди. А как ты, любовь моя, ты-то о чем думаешь?
– О том, как я буду убивать римлян.
Я рассмеялся.
– Ненависть к врагам не дает тебе возможности судить о них.
– Тебе легко так говорить, ты совсем недолго пользовался их паскудным гостеприимством.
– Я был рабом! – возразил я.
– Короткое время. А многие в этом войске были рабами в течение десятков лет, и они скорее умрут, чем вернутся к этому жалкому состоянию. Именно поэтому они так хорошо сражаются за Спартака, потому что в них нет страха, они готовы умереть за свободу. Меня ведь продали в рабство и выставили на невольничьем рынке, как животное, и жирные грубые уроды пускали слюни, рассматривая мое тело. А потом торговались за меня, и я могла стать их игрушкой, и они смогли бы делать со мной все, что угодно, удовлетворяя свои гнусные фантазии. Я ненавижу и презираю их, и если бы у них была одна общая глотка, я бы перерезала ее без колебаний.
У меня явно не имелось шансов победить в этом споре, поэтому я осуществил тактическое отступление.
– Есть и еще кое-что, о чем я думаю перед боем.
– О чем?
– О тебе, конечно.
Она закатила глаза и безнадежно замотала головой:
– Я уже не раз говорила, Пакор, что ты неисправимый мечтатель, – она вытащила из ножен кинжал. – Я убью себя, прежде чем позволю какому-нибудь римлянину до себя дотронуться!
– На этот счет можешь не беспокоиться, – сказал я. – Во мне течет только парфянская кровь.
Она засмеялась, и выражение ненависти пропало с ее лица, а красота вернулась. Снаружи, конечно, было холодно, но внутри у меня всегда горел огонь, когда я был с ней.
Мы выступили в середине дня, оставив несколько людей охранять повозки. Они потом сами двинутся на соединение с нами в назначенном месте. Когда мы спустились на прибрежную равнину между Силайскими горами и Тирренским морем, оказалось, что на земле лежит гораздо меньше снега, а когда мы достигли Попилиевой дороги, там его вообще не обнаружилось. Потом мы повернули на юг и перестроились в три колонны. Драгон Буребисты образовывал наше левое крыло, мой шел в центре, а драгон Нергала справа. Дорога была забита транспортом и людьми, по большей части тащившимися пешком. Они разбегались при нашем приближении. Кроме того, там было довольно много фургонов, везших припасы в войско Красса. Я подумал было, не направить ли их на север, к Годарзу, но для этого следовало выделить охрану, а я понимал, что в предстоящей схватке мне потребуется каждый человек. Так что мы просто перебили возчиков и имевшуюся там охрану и сожгли все грузы. Через четыре часа похода мы оказались в двадцати милях от римских позиций. Я выслал Бирда с его разведчиками вперед, чтобы убедиться, что там нет никаких вражеских отрядов, идущих с юга, а затем дал приказ остановиться на отдых.