– Мы идем домой, Пакор, – тяжело дыша, сказал Ганник.
– Ты говоришь за всех германцев? – спросил Афраний.
– Да, за всех тех, кто остался в живых. Мы пойдем на север, к Альпам. Мы хотим еще разок поглядеть на огромные леса Германии, прежде чем мы умрем.
– А ты, Афраний, что ты будешь делать? – спросил я.
Он с презрением посмотрел на меня.
– Я поговорил с людьми в этом лагере, с теми, кто не желает уходить, когда победа почти у нас в руках. Мы атакуем римлян и уничтожим их!
– Тебя что, какой-то римлянин молотком вчера по голове стукнул и вышиб из нее все остатки здравого смысла? – недоверчиво осведомился Годарз. – Они сидят по своим лагерям и дожидаются подхода еще тридцати тысяч, и как только дождутся, то пойдут вверх по долине и вырежут всех, у кого хватит глупости здесь оставаться.
– То, что говорит Годарз, – истинная правда, – сказал Нергал. – Я дрался с ними на Аппиевой дороге, я знаю, кто они такие. Вам против этих легионеров не устоять.
Но Афраний пребывал в мире собственных дурацких грез, и наши слова ни в чем его не убедили. Наоборот, он лишь еще презрительнее отнесся к нашим возражениям.
– Я сам поведу войско на римлян, – заявил он. – А когда мы их разгромим, я исполню мечту Спартака и пойду на Рим!
– Спартак мечтал о том, чтобы мы стали свободны, а не валялись мертвыми на поле боя, – заметил Ганник.
– Войско больше не в силах сражаться, боевой дух иссяк, – добавил Годарз.
– Хочешь стать императором, Афраний? – спросил я.
Он ничего мне не ответил, только презрительно фыркнул, потом встал и вышел из палатки. Больше я его никогда не видел.
В течение нескольких следующих дней в главном лагере и в лагере моей конницы за рекой кипела работа. Все наши отряды готовились к выступлению и дальнейшему походу.
Я провел последний парад своей конницы. От нее осталось всего семь сотен всадников, такие потери мы понесли в битвах при Брундизии и Регии, на Аппиевой дороге и здесь, на реке Силарус. Сотни сократились до тени своих бывших размеров, но воины по-прежнему гордо восседали в седлах, даже потрепанная банда разведчиков Бирда, а Варджан все так же гордо поднимал мое знамя, когда я обратился ко всем собравшимся воинам.
– Друзья, сегодня мы уходим из этой долины и расстаемся, потому что каждый пойдет своей дорогой. Кто-то из вас решил идти со мною в Парфию, другие решили идти на юг, в Бруттий, а есть и такие, кто пойдет на север, к Альпам и дальше.
Мы сражались во многих битвах и одержали великие победы над римлянами, и все это время мы были вместе и поэтому оставались непобедимы. Мы и сейчас не побеждены. – Тут бойцы издали могучий крик одобрения, который даже испугал некоторых лошадей.
– Я говорю вам всем, что куда бы вы теперь ни отправились, каждый из вас может гордиться своими успехами и достижениями и помнить, что однажды являлся частью великого войска, которым командовал один из величайших полководцев в истории – Спартак! Имя его будет жить еще долго после того, как мы с вами покинем этот мир. Ступайте гордо, друзья мои, и будем с надеждой ожидать того дня, когда мы распрощаемся с этим миром и снова соединимся уже в другом.
Я выхватил меч и поднял его ввысь.
– Да здравствует Спартак!
И они долго и громогласно повторяли за мной это имя. А на противоположном берегу реки те, кто решил последовать за Афранием, строились по центуриям и когортам. Стоял ясный весенний день, небо было синее и чистое. Зрелище было превосходное, я даже испытывал искушение присоединиться к ним. Годарз, который вместе со своей квартирмейстерской командой распределял оставшиеся запасы провизии и снаряжения, чтобы всем досталось поровну, видимо, прочитал мои мысли.
– Они идиоты, и ты сам это знаешь, – решительно заявил он.
– Потому что хотят остаться свободными?
– Нет! Потому что не желают смотреть в лицо реальности. А реальность проста: мы уже не в состоянии никого победить. Год, даже шесть месяцев назад, возможно, могли бы, но боги теперь повернулись к нам спиной, и мы ничего не можем поделать, чтобы это изменить.
Подъехал Бирд на своей облезлой лошадке. Я очень удивился, увидев его. Он кивнул Годарзу, тот кивнул в ответ.
– У нас есть более важные дела, которыми мы должны заняться, – заявил Годарз.
– Да неужели? – спросил я, крайне удивленный.
– Самое время строить планы на будущее, принц. И тут я должен пользоваться твоим полным доверием.
– Я и так доверяю тебе, Годарз.
– Вот и отлично, – он был явно сильно чем-то озабочен, только я никак не мог понять, чем именно.
Бирд спешился и подошел ближе. Годарз нахмурился, глядя на то, в каком состоянии пребывала его лошадь, да и он сам.
– Ты хорошо помнишь то место, Бирд?
– Конечно, помню. И легко его отыщу.
Годарз удовлетворенно улыбнулся:
– Хорошо.
– Может быть, кто-то из вас все же удосужится объяснить мне, о чем идет речь? – осведомился я.
– О надежном способе уйти из Италии, принц, – ответил Годарз. – Я полагаю, что могу обеспечить нам безопасный уход из этих проклятых земель и возвращение назад в Парфию, если ты согласишься с моим планом.
Говоря по правде, у самого меня не было вообще никакого плана действий даже на следующий день, не говоря уж о том, как выбраться из Италии.
– Что же, наша судьба в твоих руках, Годарз.
Большая часть дня у нас ушла на разные подготовительные работы – требовалось нагрузить мулов продовольствием для людей и фуражом для лошадей, навьючить на них запасное оружие и стрелы. Годарз настоял на том, чтобы мы взяли с собой в качестве укрытий только папилиос, восьмиместные палатки, захваченные у римлян. Один из людей Бирда, местный житель по имени Минусий, проведет нас в Апеннины и далее, за эти горы. Он всю жизнь прожил в этих местах, так что знал здесь каждую тропинку, каждый овраг и каждую долину. Он присоединился к Спартаку, когда его хозяин отказался купить ему новый плащ, чтобы он спокойно прожил зиму, и я про себя поблагодарил этого хозяина за скупость.
Так и начался в теплый весенний день в верхней части долины реки Силарус мой последний поход через Италию. Мы представляли собой сброд из разных народов и племен, связанных между собой преданностью Спартаку, Клавдии и их выжившему ребенку, которого мы поклялись оберегать и доставить в безопасное место. Странный поворот судьбы, что новорожденный ребенок, еще пребывающий в пеленках, мог повелевать жизнью тех, кто о нем заботился. Нас было немного, но я впервые вышел в поход со столь дорогими мне людьми. Вместе со мной шли Галлия, Гафарн, Диана, Бирд, его разведчик Минусий, Годарз, Нергал, Праксима, Домит, Алкей, пятьдесят парфян, двадцать амазонок, десятка два фракийцев, тридцать даков и пятеро греков. Все мои парфяне и амазонки Галлии ехали верхом, остальные шли пешком. Когда это воинство тронулось в путь, выстроившись в длинную колонну, и, подгоняя упрямых и здорово нагруженных мулов, я направил Рема туда, где строились германцы, готовясь выступить на северо-восток, в горы. Смертельно бледного Ганника разместили в волокуше, которую припрягли к лошади, единственной, которую они взяли с собой. Их было пять тысяч, все, что осталось от легионов Каста. Я старался пожать руку каждому, прежде чем они тронутся в путь. Да, они носили длинные неухоженные волосы, а их язык был груб и вульгарен, но они достойно встречали и побеждали лучших воинов, каких только мог послать против них Рим.