Поддержание дисциплины повсеместно, особенно в условиях приближавшейся войны, основывалось на нагнетании атмосферы страха, боязни наказания, на насильственных и карательных мерах. Авторитарная власть никогда не доверяла своим гражданам. Поэтому к «воспитательно-просветительской работе» в подобных случаях прибегали редко. Впрочем, и методы «агитации» были весьма своеобразными — в определении их Суслов в который раз был солидарен с мудрой сентенцией Сталина: «Агитировать не значит уговаривать, но и изобличать». И Михаил Андреевич нередко усердствовал в этом занятии на пленумах крайкома, партийных совещаниях. Особенно ревностно изобличались различные нарушители дисциплины или «объективно вредители». Не случайно проведение в жизнь известного довоенного Указа от 26 июня 1940 года «О переходе на 8-часовой рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», вынужденного и чрезвычайного, М. А. Суслов рассматривал как «образец социалистического отношения к труду» [446] . Воплощение этого «образца» само собой потребовало резкого ужесточения репрессивных мер. Выступая на собрании партактива Ворошиловска, Суслов назвал такие факты: «По неполным данным, по предприятиям и учреждениям… допущено свыше 1000 прогулов. Столь позорные цифры мы не имели бы, если бы у лодырей, прогульщиков и летунов не было своих покровителей» [447] . Собственные общие рассуждения Михаил Андреевич проиллюстрировал и конкретным примером (что бывало крайне редко): один из директоров предприятий, Сидоров, принял справки о посещении поликлиники (медицинскую справку о болезни тогда было получить очень трудно, и нередко люди были вынуждены работать больными до изнеможения) от «двух прогульщиц», вместо того чтобы «немедленно передать о них дело в суд». Впрочем, и судами первый секретарь был недоволен — «суды оказались медлительными и допускали излишний либерализм».
В бюрократической авторитарной системе управления не было места для конкретного живого человека с его обыденными нуждами, болями и радостями. Он в глазах партийного чиновника был лишь исполнителем, обязательным и послушным, или — наоборот. Но человеческий, «стихийный» материал трудно поддавался организации. Это создавало неразбериху и серьезные проблемы для Суслова. Тем не менее стиль политического руководства, сложившийся в стране в 20—30-е годы, был хорошо им освоен и отработан. Он был тем более удобен, что не имел нравственных измерений, ему были чужды уважение, сочувствие, хоть какое-то гуманное отношение к людям.
Впрочем, помимо несознательных граждан немало хлопот доставляла и… природа. Один из вечных и непокорных врагов всех «государственных людей» и бюрократов. Особенно ее строптивый нрав сказывался в сельском хозяйстве. И здесь, в этом изнурительном противостоянии, М. А. Суслов публиковал постановление за постановлением. Свидетельством всепроникающего и поистине всеобъемлющего масштаба руководства жизнью Ставрополья могут служить многие «шедевры» бумажного творчества, скрепленные подписью первого секретаря Орджоникидзевского крайкома. Вот один из них — постановление, озаглавленное по-боевому многозначительно: «Об осенне-зимних мероприятиях по борьбе с клопом-черепашкой». Изданный указ категорически требовал «созвать… краевое совещание вторых секретарей РК ВКП(б), заведующих райзо и старших агрономов райзо по вопросам борьбы с клопом-черепашкой», а также «провести инструктивное совещание заведующих колхозными хатами-лабораториями» [448] . Этот документ очень походит на попытки упоминавшегося уже платоновского Шмакова укротить природу: «Всегда в ней (в природе. — Авт.) что-нибудь случается… А что, если учредить для природы судебную власть и карать ее за бесчинство? Например, драть растения за недород! Конечно, не просто пороть, а как-нибудь похитрее — химически, так сказать!» [449] Другие, не менее красноречивые в своей абсурдности указы подтверждали право жителей отдаленного горного колхоза производить черепицу для своих домов, ежегодно «настаивали» на очевидных для каждого крестьянина «решительных мероприятиях по борьбе с сорняками».
Крайком партии во главе с М. А. Сусловым все время находился в самой гуще событий. Не успевали отгреметь шумные и помпезно-фальшивые торжества, посвященные празднованию очередной годовщины со дня рождения М. Ю. Лермонтова (на территории края находился Пятигорск и другие памятные места, связанные с жизнью поэта), как зарождалась и лихорадочно развертывалась следующая кампания: или уборка хлопка, или хлебосдача, или разбор подозрительно участившегося падежа скота и т. д. и т. п. Все это, естественно, сопровождалось массой указов и постановлений с их неизменно официальным, строгим и лаконичным «слогом»: «обратить внимание», «предупредить», «потребовать», «указать», «снять»…
Особенно тщательно, активно, с подлинным энтузиазмом обсуждались в крае «проблемы» изучения «Краткого курса истории ВКП(б)», названного его страстным и пламенным пропагандистом Емельяном Ярославским «завоеванием исторической мысли марксизма». Суслов потратил немало времени и сил на успешное проведение общекраевой кампании за «массовое всенародное овладение» этой «азбукой марксизма». Ему пришлось держать речь о необходимости «усиления пропаганды великой книги» на 6-м пленуме Орджоникидзевского крайкома (сентябрь 1939 г.), на собрании партийного актива города Ворошиловска (сентябрь 1939 г.), на отчетной краевой партийной конференции (март 1940 г.). Освоение этого «памятника» сталинской историографии в стране чем-то походило на вынужденную механическую зубрежку разного рода «риторик» и «катехизисов» в дореволюционной бурсе. Правда, наказание за «ученические ошибки» было далеко не бурсацким.
По инициативе М. А. Суслова партийные организации края «соревновались» в темпах и количестве прочитанных глав. Как факт недопустимой «политической нерадивости» рассматривалась излишняя медлительность в штудировании разделов книги. «Некоторые партийные организации и их руководители, вместо того чтобы по-большевистски взяться за дело руководства пропагандой марксизма-ленинизма, встали на путь своеобразного невмешательства в дело политического образования коммунистов, предоставили изучение истории ВКП(б) самотеку. Такое отношение к вопросам руководства пропагандой привело к тому, что многие партийные, советские и хозяйственные руководящие работники не приступили к изучению истории партии или остановились на первых главах учебника („Краткого курса“. — Авт.)» [450] . Зато ощутимый прилив догматического вдохновения у Суслова вызвали «настоящие стахановские темпы» в освоении новоиспеченного учебника сталинской истории: в одной из колхозных парторганизаций «тт. Русанов и Песков законспектировали и изучили 12 глав „Краткого курса“ [451] ».