В августе победила демократия. Но катастрофическое состояние в экономической, финансовой и политической областях не изменилось. Трудные, неразрешенные вопросы остались. Кризис продолжает нарастать и углубляться.
И главное. Завершился (или оборвался) курс, начатый в 1985 году, — курс эволюции общества, постепенных реформ и мирного парламентского перехода от тоталитаризма к демократии. Уникальное умение проводить среднюю линию в общественном развитии (находить компромиссы, избегать открытой борьбы и конфронтации, добиваться согласия) в который раз было отвергнуто. И вина за это лежит не только на старых, цеплявшихся за власть партийногосударственных структурах. Опять востребован столь знакомый России по XX веку путь быстрой ломки, скачков и революции. А этот путь неизбежно обострил политическую борьбу за власть. Долгожданное освобождение от авторитаризма и тоталитаризма вновь может остаться иллюзией. Слишком многие черпают свое вдохновение в сусловском стиле руководства.
После августовского путча стремительными темпами начался развал старого Союза. Фактически были подорваны выстраданные результаты ново-огаревского процесса, отброшены результаты мартовского всенародного референдума. Центробежные силы были ускорены начавшимся после переворота быстрым разрушением центральных структур власти, сказались и результаты прежней изнурительной борьбы. Несомненно, рост национального самосознания, возрождение культуры и языка, стремление к национальному самоопределению и построению собственной государственности можно только приветствовать. Это процесс естественно-исторический. Уходит в прошлое сталинская империя, основанная на диктате силы, подавлении национального чувства и повсеместном внедрении интернационализма (ложно понятого как нечто серое и безликое). Но освобождение от наследия сусловых в области национальной политики и отношений заключается не только в том, чтобы утвердить национальное достоинство и свободу, отбросив как ненужное бывшее ранее в употреблении понятие «советский народ», не только в том, чтобы провозгласить независимость, незыблемость границ, ввести собственную валюту и армию. Самое сложное — установление подлинно демократического правопорядка. А пока образовавшийся вакуум нередко заполняется все теми же жесткими структурами, близкими тоталитаризму, но с другим лицом и названием. Это, хотя и скрыто, содержится в самой сути власти некоторых бывших союзных республик. Здесь и деление населения на граждан «исконных», облеченных правами, и граждан «второго сорта» (и никакие ссылки на «насильственный брак» и заселение не могут служить этому оправданием); здесь и отказ от очевидной логики: добившись права на самоопределение, нельзя препятствовать в этом другим народам; здесь и массовое распространение привычной «революционной» фразеологии и риторики: о врагах народа и нации, об агентах Кремля и ставленниках имперской Москвы, виноватых во всех бедах и неудачах новой власти; здесь и политические преследования инакомыслящих, контроль за прессой и другими средствами массовой информации, негласная цензура и т. п.; здесь и постоянно подогреваемая и неутихающая политическая борьба, в которой одна кампания сменяется другой. И за всем этим скрываются некомпетентность, безграмотность, отсутствие практического опыта и навыков руководства, безответственность, дефицит политической культуры и реализма.
И все-таки согласие и новый союз необходимы. Иначе вполне вероятно образование на месте бывшей державы неустойчивой системы республик, разрозненных, зависимых и враждующих друг с другом. Эта угроза тем более реальна, так как процессы государственной эрозии охватывают и РСФСР. Может повториться уже пережитый опыт Февральской революции 1917 года, когда каждый уездный городишко стремился быстро объявить себя самостоятельной независимой республикой. В качестве исторического курьеза можно упомянуть о провозглашении в апреле 1917 года Шлиссельбургской державы, в которой каждая волость мыслилась чем-то подобным американским штатам.
В свое время о характере нарождавшихся в России республиканских, демократических движений размышлял русский философ и правовед И. А. Ильин: «Рассматривая республиканское движение в России XIX и XX века, исследователь все время изумляется тому отсутствию чувства ответственности, которое республиканцы обнаруживают на каждом шагу. Им и в голову не приходит, что они судят о незнаемом как о чем-то простом и ясном; — что они не знают ни веры, ни правосознания, ни хозяйства, ни истории, ни соблазнов того народа, судьбами которого они хотят распоряжаться; — что все политические суждения их отвлеченны и схематичны, а по отношению к России беспочвенны и претенциозны; — что у них нет никакого политического опыта, а есть только заимствованная на Западе политическая доктрина. Отравленные бакунинской верой в то, что „дух разрушения есть созидательный дух“, они ожидают „спасения“ от исторического крушения России и воображают, что переход к демократической республике удастся русскому народу без особых затруднений» [554] .
Для утверждения демократии и полного изживания остатков авторитарно-бюрократической системы, помимо трудных экономических реформ, необходимо формирование новой политической культуры и гражданского правосознания. Современное общество болезненно политизировано. А это создает почву для воспроизводства тоталитарных привычек и порядков. Как верно писал тот же И. А. Ильин: «Политика отнюдь не должна поглощать духовные силы и творческий досуг народа. Кипение в политических разногласиях, страстях и интригах есть своего рода „ярмарка тщеславия“, азарт честолюбия, школа интриги, скачка с препятствиями, растрата народных сил и жизненных возможностей» [555] . Политика должна стать сферой деятельности профессионалов. Не менее существенно и другое: воспитание гражданского правосознания, независимого и не подчиняющегося идеологии и партийным установкам, основанного на сочетании чувства свободы и сознательной дисциплины.
Тектонический сдвиг в последние годы произошел в обширном пространстве культуры. Отечественная история, втиснутая в жесткую мертвенную схему «Краткого курса», начинает высвобождаться от узости классового подхода, возвращаясь к правде факта и многообразию интерпретаций. Наконец-то впервые за годы советской власти вышла к читателю «История государства Российского» Н. Карамзина, доступными стали глубокие исследования С. Соловьева и В. Ключевского. Постепенно в массовом потоке воспоминаний, документов, публикаций вырисовывается трагический образ отечественной истории XX века.
Со временем пришло понимание того, что за 70 лет марксизм не стал единственно «правильным и верным» учением, потому что все «прочие идеалистические бредни» (определение в духе Суслова) с порога отвергались; непрочитанные и неисследованные, они огульно приговаривались к забвению. Часть нашего национального богатства составляет «нравственно взыскующая» русская религиозная философия — Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Розанов, В. Соловьев, П. Флоренский. К сожалению, традиции ее оказались искусственно прерванными. В трудном, почти кризисном положении оказалась марксистская теория, да и материалистическая философия вообще. Слишком непосильной для творчества стала монополия сусловых.