– Ты все еще видишься с матерью?
– Конечно. Сейчас она устроилась в библиотеку. Заработка на оплату всех счетов не хватает, но ей нравится эта работа, а об остальном забочусь я. – Он вздохнул. – Однажды мама попросила у меня прощения за то, что вышла за моего отца и тем разрушила мою жизнь.
– Ты тоже так считаешь?
Мэтью насмешливо обвел глазами свою квартиру.
– Ну, даже не знаю, можно ли это назвать руинами.
– Да, у тебя здесь просто идеально, – согласилась Уитни, но про себя подумала, что и свадебное фото его родителей тоже выглядит так, словно на нем большая счастливая семья.
– Да, если я чему и научился, будучи Боумантом, так это тому, что главное в жизни – это то, какими вещи кажутся, а не являются на самом деле. Как-то один ревнивый муж застал Хардвика в спальне со своей женой и устроил скандал. Я тогда учился в колледже. Утром, выйдя из квартиры, я увидел множество репортеров и фотографов, требующих от меня комментариев. Им нужны были какие-нибудь пикантные подробности, понимаешь?
– Да. – Уитни вспомнился тот ад, через который проходила и она сама. В памяти всплыли лица толкающих друг друга папарацци, выкрикивающих ужасные вещи.
– Я не знал о том, что случилось, поэтому я начал сочинять на ходу. Я заявил, что фотографии поддельные. Люди готовы на что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание и расставить ловушку самому богатому человеку в Денвере. Весь клан Боумантов обязательно поддержит Хардвика, потому что он невиновен. Мы подадим иск о клевете. И пресса заглотила эту наживку вместе с крючком. Я спас репутацию отца. – Помолчав, он продолжил: – Тот был горд за меня, сказал, что именно так ведут себя Боуманты, велел продолжать присматривать за нашей семьей – и тогда все будет отлично. Но, разумеется, дальше вновь последовали скандалы. Третья жена Хардвика ушла от него. Он дал ей отступного и отсудил опеку над детьми, потому что это работало на его имидж прекрасного семьянина, которому просто не везет с женщинами. И я так хорошо справлялся с поддержанием репутации Боумантов, что, когда в семейной фирме освободилось место руководителя отдела по связям с общественностью, я получил эту должность.
«И Мэтью согласился работать на своего брата после того, как он так плохо обращался с ним в детстве? Не ожидала, что он может повести себя так благородно», – подумала Уитни и спросила:
– Твои братья все еще ненавидят тебя?
Он рассмеялся:
– Нет, конечно. Я для них слишком ценен. Я так часто вытаскивал Филиппа из разных переделок, что уже сбился со счета. И Чедвик всегда полагается на мои советы. Я… – Он сглотнул. – Я теперь один из них. Законный Боумант. Даже приглашен шафером на свадьбу. Я больше не бастард, которому исполнилось целых пять лет, когда его родители поженились. – Он ткнулся носом в шею Уитни. – Просто я… Вот бы знать тогда, в детстве, что все кончится хорошо, понимаешь?
Уитни прекрасно его понимала. А вот ей оставалось только надеяться, что в ее жизни все в конце концов будет хорошо.
– А знаешь что? Когда мне было пять лет, – прошептала она, – мама водила меня на кинопробы – там отбирали актеров для съемок в рекламе. А я вовсе не мечтала быть актрисой. Мне хотелось кататься на лошадях и рисовать. Но мама хотела, чтобы я стала знаменитой. Это ей самой хотелось славы.
В то время маленькая Уитни не понимала, зачем Джейд Мэддокс выставляет ее, свою дочь, перед всеми этими людьми, заставляя притворяться кем-то. Разве маме недостаточно, что она – такая, как есть?
– Моя первая маленькая роль была в телешоу «Лама Ларри». Помнишь такое? Я играла Лулу.
Мэтью застыл, а затем расхохотался так заразительно, что Уитни тоже улыбнулась.
– Так ты играла в том шоу про лам? Оно было просто ужасным!
– Знаю. Ламы вообще странные. Спустя шесть месяцев шоу закрыли, но мама не оставила своих амбиций. А я мечтала о братьях и сестрах. Ведь я даже с отцом не виделась. Лишь когда я стала знаменитой, он явился и попросил у меня денег. Это мама отвела меня на прослушивание, когда искали актрису на роль в сериале «Семейка Уайлдз». И это она заставила сценаристов изменить имя персонажа с Венди на Уитни. Тогда мне казалось, что это круто, если тебя зовут так же, как того, кого ты играешь. Я не понимала, что совершила самую большую ошибку в жизни и что образ Уитни Уайлдз навсегда пристанет ко мне.
Мэтью повернул ее лицом к себе и, глядя ей в глаза, заверил:
– Ты же знаешь, что для меня ты – Уитни Мэддокс, правда?
– Да.
А затем его губы сложились в улыбку.
– Но… Лулу?
– Эй, это было отличное шоу о говорящей ламе! – горячо возразила Уитни, но, не сдержавшись, хихикнула. – Ты что, критикуешь качество детской программы, написанной взрослыми дяденьками, сидящими на наркотиках?
– Как там говорил старина Ларри? «А вот и лама!» А потом плевался.
Мэтью попытался пощекотать Уитни. Она схватила его за руки.
– Ты насмехаешься над ламами? Они такие величавые животные!
Он попытался разжать ее пальцы, гостья не уступала. Внезапно оба перестали смеяться и замерли.
Уитни обнаружила, что смотрит на галстук Мэтью: лиловый, с узором из каких-то желто-зеленых амеб.
Мэтью наклонился, коснулся губами ее лба, затем щеки и спросил внезапно охрипшим голосом:
– Что ты собираешься сделать? Связать меня за то, что я насмехаюсь над ламой?
Уитни оттолкнула его, затем притянула его к себе, схватив за галстук.
– Не потерплю пренебрежительных отзывов о ламах! Я постою за них!
– Но мы можем и присесть, если хочешь. – Мэтью кивнул на огромный обеденный стол, окруженный дюжиной стульев с высокими спинками из перекладин.
– О да, хочу, мистер! Никто, оскорбивший ламу Ларри, не уйдет от расплаты! – Потянув за галстук, она подвела Мэтью к ближайшему стулу и, толкнув, заставила на него сесть.
– Ларри был нелепым!
– Ты об этом пожалеешь! – Она сорвала с него галстук.
– Неужели? – Мэтью завел руки за спину.
Уитни понятия не имела, как связывать мужчин, поэтому она обвила галстуком его запястья и привязала их к одной из перекладин спинки стула. – Вот так. Я тебя проучу.
– Да ладно? Лама выглядит так, словно одолжила свою шею у жирафа…
Уитни страстно поцеловала его. Мэтью был связан, а значит, можно делать с ним что угодно – он ее не остановит!
Отойдя на несколько шагов, Уитни начала раздеваться. Но не так неловко, как вчера, когда умудрилась лягнуть Мэтью, а медленно, не торопясь.
Сперва она сняла свитер, затем начала расстегивать пуговицы на джинсовой рубашке: одну за другой.
Мэтью не сводил глаз с ее пальцев, и в его взгляде мелькнуло разочарование, когда под рубашкой Уитни обнаружился белый топ.