Он споткнулся, упал, попробовал подняться, но снова упал и, сжав зубы, пополз на четвереньках. Откуда-то появился свет, он чувствовал на себе его лучи, словно чьи-то пальцы. Он должен был добраться до конца дороги, и именно в тот момент, когда ему показалось, что сил больше не осталось, тропа оборвалась, открывая вид на овеваемую прохладным ветерком цветущую долину.
– Мохан, – шепотом позвал его кто-то.
Подняв глаза, он увидел Уинстона, одной рукой обнимающего Ситару, а другой – Яна. Откуда ни возьмись выскочила улыбающаяся Эмили и побежала к дяде. Мохан Тайид облегченно вздохнул и пошел навстречу семье. Но не успел он сделать и пары шагов, как земля провалилась и он словно упал в глубокую пропасть. Как ни напрягал Мохан зрение, он не мог понять, где находится. Перед глазами стоял туман. Он попробовал поднять руку, но она оказалась как ватная. Он хотел потереть глаза, которые чесались и горели, но кто-то схватил его за запястье.
– Нет, – решительно сказал мужской голос на раджпутанском наречии. – Мази больше не надо.
Мохан попробовал говорить, но из пересохшего горла вырвался только хрип. Он прокашлялся, содрогнувшись от боли, попробовал еще и еще раз, пока наконец не выдавил из себя одно слово:
– Мальчик…
– Он выживет, – послышалось в ответ. – Господь был к вам милостив.
Мохан попытался подняться, чтобы пойти к Яну, но твердая рука вжала его голову в подушку.
– Лежать.
– Раджа… ничего не сделает… своему внуку… – произнес Мохан, и каждое слово проходило по его горлу, как острый камень.
– Успокойтесь, Ваше Высочество, – ответил все тот же решительный и одновременно мягкий голос. – Вы оба в безопасности.
Мохан хотел кивнуть, но сознание его угасло, и он снова оказался в царстве теней, где на этот раз встретил Кришну. Мохан хотел потребовать у него ответа, почему умерли Эмили и Ситара, но Кришна только посмотрел ему в глаза, а потом повернулся и, ни разу не обернувшись, пошел прочь. Мохан стоял, не в силах сдвинуться с места, словно он, как дерево, врос в землю. Внутри у него все кричало, проклинало, вопило, но боги безмолвствовали: и Кришна, и Вишну, и Шива.
Потом Мохан снова оказался в пустыне. Солнце палило так, что кусты боярышника на скалах превратились в пылающие костры. Откуда-то сверху раздался шум, и Мохан увидел спускающегося на землю орла. Вскоре он обнаружил себя в обнимку с Яном у него на спине, и они поднялись в воздух. Прохладный ветерок тотчас высушил слезы Мохана и, точно нежным прикосновением руки, закрыл ему веки.
Мохан моргнул. Откуда-то издалека до него донесся странный монотонный шум. Его лицо расплылось в улыбке, лишь только он понял, что это такое. Дождь. Мохан рывком поднял голову и тут же опустил ее, ощутив сильную боль. Муссон. Стало быть, с тех пор, как они покинули Дели, прошло несколько месяцев. Мохан еще раз повернул голову, пытаясь определить, где он находится, но перед глазами стоял туман. Сощурив глаза, принц увидел очертания глиняных мисок на столике возле его постели. Затем в поле его зрения появился седобородый старик, который пальцами разомкнул ему веки и заглянул в глаза, а потом как будто пощупал на запястье пульс.
– Амджад Дас…
Мохан сам удивился, что вспомнил его имя. Но тут же едва ли не с большим изумлением понял, что речь больше не причиняет ему боли.
– Он самый, Ваше Высочество, – подтвердил врач. – Я вижу, ваша память не пострадала.
– Мальчик…
– Спит, слава Кришне. Шрамы останутся, но он выздоровеет.
На некоторое время врач замолчал, словно собирался еще что-то сказать, но вскоре как ни в чем не бывало занялся расставленными на столике препаратами.
Мохан откинул легкое одеяло.
– Лежите! – сердито окликнул его Амджад Дас. – Вам нельзя вставать!
Но принц уже убедился в правоте этих слов. Каждая косточка его тела болела. Мускулы и сухожилия были вялыми, как вареная капуста.
– Я должен, – выдавил Мохан сквозь зубы. Потом принял сидячее положение и перебросил ноги через край кровати.
Врач стукнул глиняной миской о стол.
– При всем моем уважении, Ваше Высочество, все вы, Чанды, сделаны из одного теста.
Мохан Тайид ответил на это замечание усталой улыбкой.
– А чего же вы ожидали после стольких лет служения нашей семье?
– И все-таки вы останетесь здесь! – скомандовал Амджад Дас. – Я пришлю вам кого-нибудь, кто о вас позаботится.
На мытье, бритье и переодевание ушло, как показалось Мохану, не менее нескольких часов. В глазах все еще плясали искры, а ноги были как ватные. Тем не менее до комнаты Яна Мохан решил добраться без посторонней помощи. Одна его рука неподвижно висела на перевязке. Ощупывая другой стену, Мохан осторожно пошел по коридору. Он с удивлением оглядывал знакомую с детства обстановку, казавшуюся зловещей после всего того, что ему пришлось пережить.
Переступив порог, он показался в прохладном полумраке. За окном шумел ливень, слышались отдаленные раскаты грома. Вот легкий ветерок заиграл шелковыми занавесками, и Мохан Тайид почувствовал пряный запах настоев и притираний, смешанный со свежим ароматом влажной земли. Ян дышал во сне ровно и глубоко. На лице и руке от плеча до локтя белели повязки. Мохан не сразу заметил сидевшего возле кровати мужчину, в котором с ужасом признал своего отца.
Раджа постарел, обрюзг. Борода и волосы под богато украшенным тюрбаном стали совсем белыми, почти как его богато расшитый раджпутский кафтан. Мохану показалось, что отец не заметил его присутствия, но, лишь только принц захотел потихоньку выскользнуть из комнаты, как раздался его голос:
– Он похож на мать.
На глаза Мохана Тайида навернулись слезы. Он хотел ответить, но гнев и боль словно сдавили горло. Старый Чанд повернул голову. Сын и отец впервые за долгие годы посмотрели друг другу в глаза.
– Что с вами было?
Оба молча вышли в коридор. Мохан шатался и приволакивал ногу, однако каждый шаг словно наполнял его новыми силами. Раджа тоже шел тяжело, постукивая по каменной плитке тростью, серебряный набалдашник которой украшал гладко отполированный драгоценный камень. В богато убранных покоях оба по европейскому обычаю опустились в кресла. Когда служанки подали прохладительные напитки и зажженные светильники разогнали мрак непогожей ночи, Мохан Тайид начал свой рассказ. Он ничего не скрывал и старался припомнить каждую мелочь, а раджа слушал сына, не перебивая, и даже ни разу на него не взглянул.
Когда Мохан кончил и глотнул чая, чтобы смочить пересохшее горло, раджа все так же сидел без движения, разглядывая вышитые носки своих туфель. Спустя некоторое время он откашлялся.
– Рани [15] так и не простила мне, что я преследовал вас все эти годы, – услышал Мохан голос отца. – Конечно, как послушная жена, она не высказывала своего недовольства вслух. Но давала мне его почувствовать каждый день, даже на своем смертном одре.