– Перестаньте ломаться! Что может вас здесь удерживать? Должность подавальщицы в трактире? Каторжная работа на ферме? Соломенный тюфяк на чердаке, где вы спите? Безжалостный папаша, готовый продать вас за пять фунтов?
– Пять фунтов для нас – огромная сумма, – сквозь зубы процедила Полина.
Даже если пять фунтов не такие уж большие деньги, то все равно больше, чем ничего. А отец ее всегда считал, что от женщин все равно никакого проку.
– Пусть так. Но вы не станете спорить, что пять фунтов значительно меньше тысячи. Думаю, что такого рода арифметика под силу и неграмотной деревенской девке.
Полина покачала головой. Удивительно, но как раз в тот момент, когда она решает, что этот холеный сноб уже исчерпал все способы ее унизить, ее самолюбию был нанесен самый болезненный укол.
– У моей матери слишком много свободного времени, – даже не заметив, что обидел ее, продолжал Грифф. – Ей непременно надо кого-то опекать и воспитывать. Сейчас она решила, что должна меня срочно женить, и я намерен отвлечь ее от этой сумасшедшей идеи на что-то другое, так что вы самое простое решение моей проблемы.
– Простое решение? Привезти меня в Лондон, поселить в своем доме, купить мне все новое, заплатить тысячу фунтов – и это все лишь ради того, чтобы ваша матушка отказалась от своих матримониальных планов?
Грифф лишь пожал плечами в ответ.
– Я бы не стала называть это решение простым, ваша светлость. Гораздо проще было бы честно ей сказать, что вы не желаете жениться, не думаете?
Грифф прищурился.
– Я думаю, вам просто нравится перечить, и не только мне, что укрепляет меня в мысли, что вы идеально подходите для той роли, которую я прошу вас сыграть.
Его слова вызывали у Полины смешанные чувства. Наконец-то хоть кто-то заметил, что она идеально подходит для какой-то там роли. Увы, роль эта состояла в том, чтобы стать занозой в чьей-то заднице.
Тем не менее предложение его показалось ей в определенном смысле заманчивым. Неудач на ее жизненном пути было более чем достаточно – она всегда была неудачницей и знала об этом, но впервые в жизни ей предлагали заработать на том, что у нее получалось само собой и без всяких усилий. Теперь ей уже никто не скажет «она хотела как лучше», потому что герцог и не просит от нее «как лучше», а требует прямо противоположного.
– Как бы там ни было, – сказала наконец Полина, – я не могу уехать из Спиндл-Коув.
– Я предлагаю вам финансовое обеспечение на всю оставшуюся жизнь, а в обмен прошу лишь несколько недель саботажа. Считайте, что вам несказанно повезло и вы оказались в сказке – сказке, придуманной для практичной девушки вроде вас. Вы поедете в Лондон в моей нарядной карете. Для вас сошьют новое красивое платье, а может, и не одно, но даже не пытайтесь измениться – оставайтесь такой, какая вы есть. И не стройте никаких планов на мой счет, то есть… не влюбляйтесь. Через несколько недель все закончится и мы расстанемся, а вы будете жить в достатке до конца своих дней. Чем не сказка? – Грифф взглянул на карету. – Просто скажите «да», Симмз. Не тяните. Нам пора ехать.
Как его убедить? Полина повысила голос и как можно более внятно, насколько это доступно неграмотной деревенской девушке, произнесла:
– Я не могу уехать.
Он тоже повысил голос.
– Ну а я не могу вас тут оставить.
Вдруг стало очень тихо. Герцог замер в неподвижности. Она могла бы принять его за статую, если бы не лепестки осыпающегося яблоневого цвета на его плече, если бы не легкий ветерок, играющий его темными волнистыми волосами. Где-то над ними раздалась трель какой-то певчей птички, и Полина судорожно сглотнула.
– Почему?
– Я не знаю.
Наклонив голову, он с какой-то новой, особой пристальностью заглянул ей в лицо. Полина приказала себе не краснеть и не дергаться, когда он, сделав еще шаг навстречу, приблизился так, что носки ее туфель уперлись в его сапоги. Теперь она видела каждый волосок на щетине, покрывавшей его скулы. Волоски эти были светлее, чем волосы, и на солнце казались огненно-рыжими.
– Что-то есть в вас такое… – Рука его, не затянутая в перчатку, коснулась ее волос, нежно их взъерошила, и белые кристаллики посыпались на землю. – В чем это вы?
Господи. Зачем он прикасается к ней? Наверное, это должно было повергнуть ее в шок, но почему-то этого не случилось. Было ощущение, словно нет ничего естественнее этого прикосновения, словно она к таким привыкла, причем настолько, что испытывала легкость и удовольствие.
«А я бы не отказалась, – поймала себя на мысли Полина, – чтобы он и вправду каждый день вот так прикасался ко мне». Она вдруг почувствовала себя хрупкой и трогательно беспомощной, словно там, внутри ее, привычно несшей бремя ежедневного тяжелого труда деревенской девушки, жила другая, трепетная и доверчивая, которую только он в ней и сумел разглядеть.
Грифф смахнул белую пудру с ее плеча.
– Что это такое? Чем вы вся обсыпаны?
– Сахар, – сдавленно прошептала Полина.
Он поднес большой палец к губам и рассеянно его лизнул, но тут же скривился и едва удержался, чтобы не сплюнуть.
– Сахар вперемешку с квасцами, – поспешила исправить оплошность Полина.
– Странное сочетание. – Он вновь потянулся к ней.
Полина поймала себя на том, что подалась ему навстречу в предвкушении его прикосновения.
– Полина! Полина, кто это?
Полину словно отбросило назад, и она стремительно обернулась на знакомый голос. Из-за угла выглядывала Даниэла, и, поколебавшись всего мгновение, Полина поманила сестру рукой. Вместо того чтобы долго объяснять, почему она не может ехать с ним в Лондон, лучше дать возможность самому все увидеть и сделать выводы.
– Ваша светлость, позвольте представить мою сестру Даниэлу. Даниэла – это наш гость. Он герцог. Это значит, что ты должна сделать реверанс и называть его «ваша светлость».
Даниэла неуклюже присела и, с трудом ворочая языком, произнесла:
– Добрый день, ваша светлость.
Ей всегда было трудно говорить, когда нервничала, а уж когда приходилось общаться с незнакомыми, язык ее вообще почти не слушался.
– Герцог как раз собрался уезжать.
Даниэла снова послушно присела.
– До свидания, ваша светлость.
Полина пристально наблюдала за ним. Люди его круга отправляют своих умственно отсталых родственников в специальные приюты или запирают на чердаке, поручая слугам уход за ними. С глаз долой, из сердца вон, как говорится. И все же он не мог не догадаться, что Даниэла не такая, как все. Тут уж шила в мешке не утаишь.
Но какой бы ни была, она оставалась ее сестрой, а за сестру Полина готова любому глотку перегрызть. Сколько раз приходилось защищать ее от жестоких мальчишек, швырявших в нее камнями, сколько раз ловила она брезгливо-жалостливые взгляды, глотая обиду.