Не стал он и предупреждать о своем приезде, устроив тем самым приятный сюрприз для воспитанников и неприятный – для их воспитателей. Приехал герцог к детям не с пустыми руками. Сладости, апельсины, искусно связанные теплые вещи и, по настоянию Полины, детские книги заняли несколько карет. Потребовалась целая армия слуг, чтобы выгрузить все это и занести во двор.
Переполошились все: и воспитанники, и работники. Кислые мины воспитателей сделались еще кислее, но выдворить герцога с его свитой они не могли, не рискуя лишиться щедрых дотаций.
Хорошо все-таки быть герцогом.
Как только детей собрали во дворе, Гриффин выкрикнул:
– Где Хьюберт Террапин?
Мальчик, понурившись, сделал робкий шаг вперед. Его было нетрудно выделить из толпы: он оказался самым мелким и худосочным в своей группе.
– Хьюберт, я назначаю тебя интендантом, – сказал герцог.
– Что такое «интендант», ваша светлость?
– Ты будешь следить, чтобы все это, – указал на коробки с подарками Грифф, – было распределено по справедливости. Это очень ответственное дело, понимаешь?
Мальчишка вытянулся в струнку и стал, кажется, даже выше ростом.
– Да, ваша светлость.
– Хорошо. Всем остальным приказываю выстроиться в ряд, начиная с самых младших.
Распределение добра продвигалось мучительно медленно. Хьюберт очень ответственно подошел к своей задаче, тщательно пересчитывая конфеты в каждом кульке и едва ли не дольки в каждом апельсине.
– С такими темпами, – шепнул Гриффин, наклонившись к Полине, – мы здесь проторчим до утра.
– Он славный малый, верно? Вот, возьмите, подсластите себе ожидание. – Полина вынула ириску из бумажного кулька и сунула Гриффину в руку. – А я пока погуляю, посмотрю.
Гриффин улыбался, глядя ей вслед. Кое-чему она научилась за эту неделю и многому научила их с матерью. И всем уроки пошли впрок. Она заблуждалась, если думала, что эти «приступы щедрости» были для него чем-то вроде епитимьи. Будь то карточные долги или пожертвования – с деньгами Гриффин всегда расставался легко.
Чего не скажешь о предстоящем расставании с ней, Полиной. Он запрещал себе думать об этом неминуемом часе, и он знал, что если после ее отъезда не займет себя чем-то таким, что потребует от него полной самоотдачи, то может и с ума сойти от тоски.
– Хьюберт, передай мне один из тех апельсинов – позволь тебе помочь.
Спустя какое-то время Гриффин поздравил паренька с отличным выполнением задания и, покинув двор, заваленный апельсиновыми шкурками, отправился на поиски Полины.
Он нашел ее в лазарете. Какая умилительная сцена! Отремонтированные им часы занимали почетное место на каминной полке. На коврике перед очагом сидела Полина в компании малышей, облепивших ее, как котята кошку, и самая старшая из девочек читала им вслух сказку. Сердце его болезненно сжалось. Эта сцена воплощала в себе его мечты о счастье. Полина, дети, уют домашнего очага, сказка с хорошим концом – ничего этого у него никогда не будет. Никогда.
Он не хотел в нее влюбляться. Видит Бог, он, как мог, старался этого избежать. Но сейчас было уже поздно. И даже испытанный трюк, так часто выручавший его раньше, ему уже не по зубам: он не мог ни перед другими, ни перед собой притвориться, словно ничего не чувствует.
Грифф знал, что такое любовь, потому что любил свою дочь, а теперь полюбил Полину.
Гриффин молча стоял в дверях, боясь разбить хрустальную магию этой сцены, не зная, что сказать, если бы даже осмелился. Возможно, он бросился бы ей в ноги и стал умолять не покидать его, но опасался напугать детей: они неделями мучились бы от ночных кошмаров.
И потому он не двигался с места, балансируя на тонкой грани между светлой мечтой и беспросветным мраком одиночества, в котором ему предстоит жить до конца дней.
Но тут раздался душераздирающий крик младенца и столкнул его в мрачную бездну.
Полина обнимала двух малышей, которым было года по два. Бет как раз добралась до рассказа о драконе, что вырывал черные сердца когтистой лапой. Именно в тот момент, когда главная героиня приготовилась к решающему испытанию, и раздался этот вопль.
– А, это тот, которого недавно принесли, – заметила Бет. – Все время плачет – поскорее бы уж его в деревню отправили.
– Бедный мальчик, – сказала Полина. – Я и не знала, что ясли так близко.
Бет перевернула страницу.
– Как раз напротив.
Полина бросила взгляд на дверь…
«Нет, только не это!»
Он стоял там: высокий, стройный, безупречно элегантный, как всегда, но его лицо… Оно было белее бумаги. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять: он на грани срыва.
– Мне пора, мои милые. Бет вам дочитает.
Дети захныкали, цепляясь за ее юбки:
– Вы к нам еще придете, мисс Симмз?
– Боюсь, что нет. Завтра вечером я уезжаю. У меня есть сестра, которая скучает по мне, как и я по ней. – Она робко улыбнулась Гриффину. – Может, его светлость к вам как-нибудь заглянет.
Из ясельного отделения опять донесся крик, и Гриффин болезненно скривился.
– Да, понимаю, – торопливо накинув на плечи шаль и подхватив чепец, проговорила Полина. – Мы уже уходим.
Она еле поспевала за ним.
До главных ворот оставалось всего несколько ярдов, когда Гриффин вдруг резко повернул к боковой калитке, выходящей в переулок, не в силах вновь оказаться в том месте, где женщина сунула ему в руки младенца.
Полина бросилась следом.
– Грифф, подождите! Не бросайте меня здесь одну.
– Карета у главного входа. Кучер отвезет вас домой.
– А вы? Вы куда?
Грифф неопределенно махнул рукой.
– Куда-нибудь. Мне надо прогуляться. Немного. Все пройдет, если я… – У него сорвался голос.
У нее заболело сердце от жалости. Может, ему и удавалось убегать от себя, от своего горя все эти месяцы, но исход этой гонки предопределен. И в выигрыше он не останется.
– Оставьте меня.
– Нет, не оставлю. Не в этот раз. Одна я отсюда не уеду.
Полина, увидев наемный экипаж, взмахнула рукой, а когда он подъехал, спросила у кучера:
– Как называется та церковь? Та, на другом конце Лондона?
Одетый в черное извозчик в недоумении пожал плечами.
– Вы о соборе Святого Петра?
– Да, о нем самом. Мы едем туда. – И она быстро забралась в экипаж, зная, что Гриффин не даст ей уехать одной.
– Я не хочу ехать в чертову церковь, – ворчливо заявил Грифф, усаживаясь напротив Полины в темноте и тесноте.
– И я тоже не хочу. Нам надо просто уехать подальше отсюда, не важно куда. Я знаю, что вам нужно время, но вы не должны оставаться один на один со своей бедой.