Купол пару раз громко хлопнул на ветру и вновь наполнился. Вика потянуло к краю площадки. Ошарашенный, но устоявший на ногах монах хрипло вдохнул, побагровев лицом, шагнул назад.
Непослушными пальцами Вик нащупал кольца подвесной системы и разомкнул карабины. Монах грохнулся навзничь, так и не выпустив его ноги.
Архип крякнул. А купол взмыл в небо, будто воздушный змей, беспорядочно кувыркаясь, и с шелестом помчался, гонимый ветром, к ничейным территориям.
Вик устал переминаться с ноги на ногу и уселся на мешки с горохом. Ныла спина, болело покрасневшее ухо. Он прикрыл его ладонью, искоса посматривая на Архипа, который мерил шагами полупустой склад.
Дойдя до стены, глава клана развернулся на каблуках, одернул выцветшую гимнастерку и сдвинул за спину деревянную кобуру с маузером. Поймав недобрый взгляд Архипа, Вик отвернулся. Оглобля сидел на корточках у закрытой двери, под глазом темнел синяк, на щеке красовалась ссадина, до сих пор кровоточившая – на воротнике льняной рубахи расплылось темное пятно, будто старший бригадир словил пулю плечом.
Переговорщик Дюк, устроившись на скамейке, потирал ушибленный затылок. Вик поморщился, вспомнив, как влетел на десятый этаж и протаранил монаха. Придя в себя, Архип схватил Вика за ухо, поволок к складским галереям, ругаясь на всю башню. Пока спускались по лестнице, Вик больше всего боялся, что Дюк, чего доброго, упечет его в подземелья Храма, о которых по городу ходила дурная слава. Поговаривали, будто в темных туннелях живут мутафаги, питающиеся человечиной, и монахи Ордена скармливают им непокорных рабов.
Скрипнула дверь, на склад заглянул Гуго.
– Что надо?! – гаркнул Архип.
Оглобля оглянулся, не поднимаясь.
– Ага… – протянул старый сапожник, окинув взглядом склад, отступил и закрыл за собой дверь.
– Так. – Архип Дека качнулся с пяток на носки. – Совсем от рук отбился, как отца не стало.
Вик пробурчал что-то, и глава клана сверкнул на него глазами.
– Что ты там бормочешь?
– При чем тут отец? Не трогайте его.
– Никто его не трогает. А ты мне уже вот где сидишь! – Архип стукнул себя ребром ладони по горлу. – И ты, Оглобля! Чего лыбишься? Ваша грызня с Каспером всем надоела!
Старший бригадир потрогал ссадину на щеке, осмотрел палец, слизнул кровь. Архип поглядел на переговорщика Дюка, вновь на Вика Каспера и сказал:
– Тебя изгнать надо. Понял? Изгнать!
Вик вскинул голову.
– Как это – изгнать? За что?
– За воровство! – отрубил глава клана. – Еду у своих воровать – да за такое другого кого пристрелили бы сразу!
– Не еду, а пирог…
– Пирог – не еда, что ли?
– Это «невестин пирог», – запротестовал Вик. Сообразив, как Архип собирается повернуть дело, он покрылся холодным потом. Кража съестного – тягчайший грех по законам любого клана, пойманного вора за такое убивают на месте. Хуже этого может быть только предательство интересов клана, тут уж не смерть, а пытки и продажа в рабство Храму или работорговцам, которые поставляют «бегающее мясо» в Город-Корабль, расположенный где-то посреди далекой и страшной Донной пустыни.
– Невестин пирог, – повторил он. – Это… это не еда, а…
Оглобля насмешливо глядел на него, Архип и Дюк молчали.
– А сувенир. – Вик вспомнил слово, вычитанное в одной из старых книг.
– Чего-о? – протянул Оглобля.
– Ну, или подарок… А он у меня справочник украл, книгу древнюю. Так, может, его изгоните?
Архип перевел взгляд на старшего бригадира, и тот пожал широкими плечами.
– Откуда ж я знал, что это его? Шел, гляжу – книжонка какая-то у лебедки валяется. Драная. Ну, я подобрал, бумага ж… подтереться там или на самокрутки… А потом щенок этот прибегает, верещит: мое, мое…
Возмущенный до глубины души такой наглой ложью, Вик вскочил.
– Врешь! – выкрикнул он, сжимая кулаки. – Врешь, падла! Ты ее у меня видел и знал, что она моя. Кто еще в клане книги читает?! Это полезная книга, я ее изучал, по ней лечить можно… А ты тупой, ты ж даже читать не умеешь, тебе…
– Брехло поганое, – презрительно перебил Оглобля.
Не выдержав, Вик рванулся к нему, чтобы вмазать по наглой морде, и тогда Оглобля, подавшись вперед, выбросил перед собой длинную мускулистую руку и саданул его кулаком в грудь. Вика отбросило назад, он едва сумел устоять. Под ребрами глухо екнуло, ноги подкосились. Каспер попятился на полусогнутых, наконец, хрипло дыша, смог выпрямиться под насмешливым взглядом старшего бригадира. Ясно было, что тот дразнил Вика – и добился своего, он повел себя как мальчишка, не хватало только заплакать.
– Слышь, Архип, он еще обзывается, – с деланной обидой протянул Оглобля и снова сел на корточки. – Сам жратву у меня покрал, крыса, пирог с клюквой настоящей – прикидываешь, скока такой стоит? Клюква-то, а? Ее ж на пустырях за трактом только найти можно, у Ржавого озера, а там опасно… Я за нее стока выложил! А он спер и теперь выкручивается, как червяк.
– Я его тебе отдать собирался! – перебил Вик. – Назад подкинуть завтра…
– Во-о, теперь еще и брешет, что отдать хотел. Ну, ты ему веришь, что ли, Архип?
– Нет, – сказал глава клана.
Вик сел обратно на мешки и склонил голову, уставившись в пол. Грудь до сих пор болела. Все, конец, теперь его изгонят. По правилам, отверженному дают полкраюхи кукурузного хлеба, нож, фляжку с водой, однозарядный пистолет да семь патронов к нему. И все, иди куда хочешь. Но идти-то некуда, потому что слухи расходятся быстро, и все кланы Московии вскоре узнают, в чем провинился изгнанный. Никто его не примет. Остается либо в бандиты податься – хотя зачем он нужен банде, скорее его самого ограбят и убьют, – либо уходить в Пустошь старателем-нефтяником. Но без опыта в поисках нефти, без денег и хоть какого-то снаряжения не наняться ни в одну бригаду старателей. А для одиночки без своей машины-сендера, запасов воды, денег, боеприпасов в Пустоши верная смерть.
Вик поднял голову и увидел в глазах Архипа свой приговор. Глава клана недолюбливал мальчишку, терпел из-за того, что его жена Ирма сильно привязалась к Вику. Дека с Каспером-старшим друг к другу нежные чувства не питали, потому что Архип возомнил с чего-то, будто главный следопыт клана метит на его место, и теперь, когда хитрый Оглобля так нагло соврал, у Архипа появился хороший повод изгнать Вика из башни.
– Вечером все собираемся на крыше, – объявил Дека.
Улыбка Оглобли стала еще шире – раз на крыше, значит, будет ритуал изгнания.
И тогда монах Дюк покачал головой. Когда все трое посмотрели на него, встал и произнес:
– Кара сия представляется мне чрезмерной, достопочтенный Архип.