Кьяртан-рулевой был крупным мужчиной, выше Рагнара, с таким же плоским широким лицом, как у Свена, с маленькими подозрительными глазками и огромной бородой. Он покосился на ореховые прутья и, видимо, понял их значение, потому что невольно прикоснулся к молоту-амулету на серебряной цепочке у себя на шее.
Рагнар придержал лошадь и презрительно швырнул на землю меч, который я принес с поляны, где Свен издевался над Тайрой. Теперь по закону меч принадлежал Рагнару. То было ценное оружие с серебряной обмоткой на рукояти, но Рагнар кинул меч к ногам Кьяртана, словно какой-нибудь серп.
– Твой сын оставил это на моей земле, – сказал он. – Я хочу поговорить с ним.
– Мой сын – хороший мальчик, – решительно произнес Кьяртан. – Придет время, он славно послужит тебе на веслах и будет сражаться в клине.
– Он меня оскорбил.
– Он не хотел ничего дурного, господин.
– Он меня оскорбил, – хрипло повторил Рагнар. – Он видел наготу моей дочери и показывал ей свою.
– И был за это наказан, – проговорил Кьяртан, недобро поглядев на меня. – Пролилась кровь.
Рагнар резко взмахнул рукой, и ореховые ветки полетели на землю. Это явно был его ответ, которого я не понял, зато понял Кьяртан, и Рорик тоже: наклонившись ко мне, он зашептал:
– Это значит, что теперь отец Свена должен сражаться за него.
– Как это?
– Они обозначат ветками круг на земле и будут биться внутри.
Но никто не двинулся, чтобы выложить ветками круг. Вместо этого Кьяртан ушел в дом и привел Свена, который вышел, хромая, с перевязанной правой ногой. Он казался до смерти напуганным, и неудивительно: Рагнар и его дружинники явились во всем блеске – сияющие воины, викинги.
– Говори, что должен, – велел Кьяртан сыну.
Свен посмотрел на Рагнара.
– Я прошу прощения, – пробормотал он.
– Не слышу, – оскалился Рагнар.
– Я прошу прощения, господин, – сказал Свен, дрожа от страха.
– Прощения за что? – спросил Рагнар.
– За то, что сделал.
– И что же ты сделал?
Свен не нашелся что ответить, вместо этого зашаркал ногами и опустил голову. Темные тени поднялись с далекого болота: два ворона летели в долину.
– Ты поднял руку на мою дочь, – сказал Рагнар. – Привязал ее к дереву и сорвал с нее платье.
– Только наполовину, – пробормотал Свен и в довершение своих страданий получил от отца тяжелую затрещину.
– Игра, – обратился Кьяртан к Рагнару, – то была просто игра, господин.
– Ни один мальчишка не смеет играть в такие игры с моей дочерью, – заявил Рагнар.
Я редко видел его разгневанным, но сейчас он был именно таким, мрачным и суровым. Жизнерадостный человек, чей смех эхом отдавался по всему дому, исчез без следа. Он спешился, выхватил меч, свой боевой меч – Сокрушитель Сердец – и направил на Кьяртана.
– Что? Ты оспариваешь мое право?
– Нет, господин. Но он хороший мальчик, сильный, работящий, и славно послужит тебе.
– Он видел то, чего не должен был видеть.
Рагнар подкинул Сокрушитель Сердец, а когда меч перевернулся, сверкая на солнце, поймал его за рукоять. Теперь он держал оружие так, как держат кинжал, а не как меч – развернув клинком к себе.
– Утред! – От этого окрика я вздрогнул. – Он сказал, что сорвал платье только наполовину. Это правда?
– Да, господин.
– Значит, полагается и половина наказания, – проговорил Рагнар и ударил рукоятью меча прямо в глаз Свену.
Рукояти наших мечей были тяжелыми, иногда украшенными камнями, но какими бы красивыми они ни были, они все равно оставались увесистыми кусками металла. Рукоятка Сокрушителя Сердец, оплетенная серебряной проволокой, выбила Свену правый глаз и превратила глазницу в кровавое месиво, а Рагнар плюнул на Свена и убрал клинок в выстланные овечьей шкурой ножны.
Свен корчился, хныча, держась руками за выбитый глаз.
– Мы квиты, – сказал Рагнар Кьяртану.
Кьяртан колебался. Он был зол, смущен и обижен, но в поединке с ярлом Рагнаром ему было бы не победить.
– Квиты, – согласился он.
– И ты больше не служишь мне, – холодно добавил Рагнар.
Мы поехали домой.
* * *
Настала суровая зима, речки замерзли, снег засыпал их русла, и мир сделался тихим, белым и холодным. На краю леса появлялись волки, солнце в полдень становилось бледным, словно весь его жар выстудил северный ветер.
Рагнар наградил меня серебряным браслетом, первым в моей жизни.
Кьяртана вместе с семьей отослали прочь. Он больше не командовал кораблем Рагнара, не пользовался щедротами Рагнара, теперь он стал человеком без господина и, отправившись в Эофервик, вступил в городской гарнизон. То не было почетной работой: любой честолюбивый датчанин предпочел бы служить хозяину вроде Рагнара, который мог сделать его богатым; воинам же, охранявшим Эофервик, подобных возможностей не представлялось. В их обязанности входило наблюдать за плоскими полями вокруг города и следить, чтобы король Эгберт ничего не замыслил.
Я вздохнул с облегчением, когда Свен уехал. А еще я страшно радовался своему браслету. Датчане любили браслеты. Чем больше их было у человека, тем больше его уважали, потому что они означали успех. У Рагнара имелись браслеты из золота и браслеты из серебра, браслеты в виде драконов и браслеты, украшенные сияющими камнями; когда он шел, они звякали на ходу.
Браслетами расплачивались, когда не было денег. Помню, как датчанин снял браслет и порубил топором на куски, а потом клал кусочки на весы купца, пока серебра не оказалось достаточно. Я видел это в широкой долине, в селении, где жило много молодых воинов Рагнара и куда привозили товары торговцы из Эофервика. Датчане обнаружили в долине небольшое английское поселение, но им требовалось много места для новых домов, и они сожгли ближайшую ореховую рощу – вот почему Рагнар назвал это место Сюннигтвайт, «место, расчищенное огнем». Само собой, у деревни имелось английское название, но оно тут же забылось.
– Мы собираемся остаться в Англии, – сказал мне как-то Рагнар по пути домой из Сюннигтвайта, где мы закупали припасы.
Кони осторожно шагали между сугробами, из которых кое-где торчали черные ветки, по тропинке, утопающей в снегу. Я вел двух лошадей, навьюченных мешками с дорогой солью, и, по обыкновению, засыпал Рагнара вопросами: куда улетают зимой ласточки, зачем эльфы насылают на нас икоту, почему Ивара прозвали Бескостным.
– Потому что он такой тощий, это же ясно, – ответил Рагнар. – Кажется, его можно скатать, как плащ.
– А почему у Уббы нет прозвища?
– Есть. Его зовут Убба Ужасный.