Я принял свой шлем и кольчугу в 874 году, когда король Бургред бежал в Рим. А весной Альфред ожидал прихода Гутрума, но тот не пришел, не пришел и летом, и Уэссекс стал ждать вторжения в 875-м. Гутрум должен был явиться, но он был осторожен, вечно ожидал худшего и потратил полтора года, чтобы собрать самую огромную датскую армию, какая когда-либо ходила на Англию. Рядом с ней Великая Армия под Редингумом была ничем. Нынешняя армия должна была прикончить Уэссекс и воплотить мечту Гутрума об истреблении всех англичан.
Тень Гутрума явилась в свое время, и когда это время пришло, три пряхи принялись перерезать ниточки, на которых держалась Англия, – одну за другой, пока страна не повисла на единственном волоске… Но эта история может подождать, а сейчас я просто хотел пояснить, почему мы успели подготовиться.
Мне достался «Хеахенгель». Как ни ужасно, корабль назывался именно так, что значит «Архангел». Судно, конечно, было не под моей командой, на нем имелся рулевой Верферт, командовавший пузатой посудиной: он ходил за море, прежде чем его уговорили править «Хеахенгелем». Воинов на судне возглавлял престарелый сукин сын Леофрик. А я что? Я попал в маслобойку.
Во мне не было необходимости. Все льстивые слова Альфреда о том, что я стану учить его моряков, были тем, чем были, – просто словами. Но он уговорил меня послужить на его флоте в течение года, и я дал обещание, поэтому оказался в Гемптоне, имевшем отличный порт в узкой и длинной морской бухте. Альфред приказал построить двенадцать кораблей, и этим занялся корабельный плотник, служивший гребцом на датском судне – до тех пор, пока во Франкии не сбежал и не сумел вернуться обратно в Англию. Теперь едва ли осталось что-то, чего он не знал о корабельных сражениях, я же никого ничему не мог научить.
Корабельное сражение – чрезвычайно простая штука. Корабль – это кусочек суши на плаву. Значит, корабельный бой – это обычный бой на кусочке плавающей суши. Поставьте свой корабль борт о борт с вражеским, постройтесь клином и перебейте команду врага.
Но наш плотник был хитер и заметил, что у большого судна есть преимущество: у него команда больше, борта выше и могут защищать людей, как стена. Поэтому он построил двенадцать больших кораблей.
Сначала они показались мне странными: у них не было драконьих голов на корме и носу, зато ко всем мачтам были прикреплены распятия. Флотилией командовал олдермен Хакка, брат олдермена из Хамптонскира. Единственное, что он сказал мне по прибытии, – это сунуть кольчугу в промасленный мешок, чтобы она не ржавела; после чего отправил к Леофрику.
– Покажи-ка руки, – велел Леофрик. Я показал, и он хмыкнул. – Скоро у тебя будут мозоли, Эрслинг.
Это было его любимое словечко – «эрслинг», что означало «задница». А еще он иногда именовал меня Эндверком, что означало «боль в заднице». Он сделал меня гребцом, одним из шестнадцати на левом борту – левом, если стоять лицом к носу. На другом борту крепилось рулевое весло. Всего у нас имелось шестьдесят воинов: тридцать два из них гребли, если нельзя было поднять парус, на рулевом весле работал Верферт, а Леофрик сновал туда-сюда, призывая поднажать.
Всю осень и зиму мы гребли взад-вперед по широкому каналу Гемптона и выходили в Соленте – море на юге от острова Уихт. Мы боролись с приливом и ветром, водили «Хеахенгель» по бурным холодным волнам, пока не сделались сплоченной командой и не научились заставлять судно лететь над волнами. К моему удивлению, «Хеахенгель» оказался быстроходным кораблем. Я-то думал, раз он настолько больше, он будет гораздо медленнее датских судов, но он был быстрым, и Леофрик превратил его в смертоносное оружие.
Леофрик не любил меня. Но хотя он обзывал меня Эрслингом и Эндверком, я не отругивался, потому что не хотел умереть. Этот мускулистый, словно бык, низкий ширококостный человек со шрамами на лице легко раздражался, а меч его был так сточен, что сделался не толще ножа. Но Леофрику было все равно, потому что он предпочитал топор. Он знал, что я олдермен, но и на это плевал, как и на то, что я раньше служил датчанам.
– Единственное, чему могут научить нас датчане, Эрслинг, – сказал он, – это умирать.
Он не любил меня, но мне он нравился. По вечерам, когда мы набивались в какой-нибудь трактир Гемптона, я подсаживался ближе, чтобы послушать его насмешливые разговоры. Он насмехался даже над нашими судами.
– Двенадцать, – говорил он, – а сколько приведут датчане?
Никто не отвечал.
– Две сотни? – спрашивал он. – А у нас двенадцать!
Как-то вечером Брида втянула его в беседу о сухопутных сражениях, в которых он участвовал, и он рассказал о холме Эска, о том, как датский клин был смят одним человеком с топором – подразумевалось, что самим Леофриком. Он рассказал, как тот человек держал топор за середину топорища, потому что так легче вынимать его после удара; как щитом сдерживал врагов слева; как убивал их одного за другим справа; как потом схватил топор за конец топорища и принялся наносить ужасные удары, от которых ряды датчан сломались. Увидев, что я слушаю, он привычно фыркнул.
– Уже бывал в клине, Эрслинг?
Я поднял один палец.
– Он тоже сломал строй противника, – сказала Брида.
Мы с ней жили в конюшне при этом трактире. Леофрику Брида нравилась, хотя он отказывался пускать ее на борт «Хеахенгеля», считая, что женщина приносит кораблю несчастье.
– Он смял клин, – повторила Брида. – Я сама видела.
Он посмотрел на меня, не зная, верить ли в это. Я ничего не сказал.
– И с кем вы бились, – спросил он после паузы, – с монашками?
– С валлийцами, – ответила Брида.
– Ах, с валлийцами! Черт, убить их ничего не стоит!
То была неправда, зато у него появилась возможность понасмехаться надо мной.
А на следующий день во время учебного боя на деревянных палках он постарался встать напротив меня и сбил меня с ног, словно я был приставучей собачонкой, оставив ссадину на моей голове и совершенно меня ошеломив.
– Я тебе не валлиец, Эрслинг, – заявил он.
Мне страшно нравился Леофрик.
Прошел год. Мне исполнилось восемнадцать. Великая датская армия не явилась, но стали приходить их корабли. Датчане снова сделались викингами, их суда появлялись по одному, по два, чтобы грабить англосаксонские берега, убивать, жечь и насиловать, но в тот год у Альфреда были наготове собственные суда.
И мы вышли в море.
Зимой, весной и летом 875 года мы ходили вдоль южного побережья Уэссекса. Нас разделили на четыре флотилии, Леофрик командовал «Хеахенгелем», «Керуфином» и «Кристенликом» – то есть «Архангелом», «Херувимом» и «Христианином». Названия эти выбрал Альфред. Хакка, возглавлявший весь флот, ходил на «Евангелисте», вскоре снискавшем репутацию несчастливого, хотя единственное несчастье этого судна заключалось в том, что на его борту находился Хакка. Он был неплохим человеком, щедрым на подарки, но корабли ненавидел и хотел воевать на твердой земле. Для «Евангелиста» это означало, что он вечно стоял в порту Гемптона на бесконечном ремонте.