– Здесь нельзя курить, – обронила она, не глядя на него. Ей почему-то казалось жизненно важным изображать безразличие.
Он тотчас затушил сигарету, после чего спрятал ее в карман и сказал:
– Я еще не знаю всех здешних правил.
– Именно поэтому к вам приходил констебль Типпетт?
Саймон вскинул брови.
– В машинном зале работают еще пятеро. Типпетт мог поговорить с любым.
Элис снова замахнулась молотком и раздробила очередной комок руды.
– Эйбел, Билл и остальные знают свое место. Знают правила. Но не вы. Потому Типпетт и решил последить за вами повнимательнее.
– Я безвреден как столетний старикашка, – ответил механик, сунув руки в карманы.
Элис рассмеялась.
– Не забывайте, что я все видела вчера вечером. – Снова подняв молоток, она добавила: – Безвредным вас никак не назовешь. – Ее молоток опустился на комок руды.
– Я мог бы сказать то же самое про вас. Даже больно смотреть, как вы работаете.
– Но если я не буду размахивать молотком, то кто мне заплатит? Так я работаю почти семь лет – с тех пор как стала достаточно сильной, чтобы орудовать молотком. До того нагружала тачку и увозила ее. – Она кивнула в сторону девушек, увозивших пустую породу. – Но и это тоже нелегкая работа.
Немного помолчав, Элис согнула руку в локте и проговорила:
– Не похожа на руку благородной леди. И нисколько не мягкая.
Она вздрогнула, когда Саймон осторожно сжал ее бицепс. А ее сердце радостно подпрыгнуло – как у шахтера, выходящего на волю из шахты.
– Сильная рука… – заметил он. – Такая куда лучше, чем слабая и нежная.
Он издевался над ней? Судя по его рассказам, он всю жизнь сталкивался с работницами, так что вряд ли мог удивиться, увидев ее мускулистую руку. Но вне шахт и фабрик женщины должны быть нежными хрупкими созданиями. Она видела несколько модных журналов. Там у всех леди были гладкие белые руки. Трудно представить, что у таких дам есть кости, не говоря уже о мышцах.
Хотя Элис гордилась своей силой, она все же знала, что не могла считаться воплощением женственности. Но изящные женщины не приносят в дом хлеб. Мужчины могут фантазировать сколько угодно насчет того, какими должны быть женщины, и в их фантазиях женщины не размахивали молотком.
И все же ей показалось, что во взгляде Саймона светилось искреннее восхищение, а голос его был низким и серьезным.
Ему нравилось, что она сильная. Да-да, нравилось!
И только сейчас Элис заметила, что все дробильщицы с неприкрытым интересом смотрели на нее и Саймона. Женщины обычно не сгибают рук, а мужчины не сжимают их бицепсы. Особенно те, которые встретились только вчера.
Черт побери, к вечеру вся деревня будет о них сплетничать!
– Вам лучше вернуться в машинный зал. Нельзя, чтобы наши парни там, внизу, оказались в воде.
– Нельзя. – Он отвернулся от нее, но тут же снова взглянул на девушку. – Перед кем отчитывается Типпетт?
– А что? Хотите подать на него жалобу? – рассмеялась Элис.
Саймон пожал плечами.
– Просто хотел узнать, чье слово здесь последнее.
– Всем цирком заправляет эта троица.
– Управляющие? А как же владельцы?
– Они редко сюда заглядывают. И плевать им на все, пока их прибыли поступают вовремя. – Элис посмотрела на него с подозрением и спросила: – Так вы поэтому явились сюда? Чтобы расспросить меня о Типпетте и толстобрюхих хозяевах?
Он хмыкнул и пробормотал:
– Я всего лишь механик. Как выразился добрый констебль, я только маленький винтик в машине. В моем отчаянном положении я был рад любой работе. И не хочу ее потерять.
– Тогда почему же вы сюда пришли? – допытывалась Элис.
Механик широко улыбнулся.
– Просто захотелось погреться на солнышке в вашей компании. – Он коснулся своего кепи и поклонился другим дробильщицам, прежде чем направиться в машинный зал. И ни разу не оглянулся.
После его ухода на Элис уставились десятки глаз. Она отвечала вызывающим взглядом, пока женщины не вернулись к работе. Потом тоже взялась за молоток, но рука, которой он коснулся, пульсировала до сих пор. И в ушах по-прежнему звучали его слова: «Сильная рука… Такая куда лучше, чем слабая и нежная». А потом он сказал: «Просто захотелось погреться на солнышке в вашей компании».
«Осторожнее, – одернула себя Элис. – Ведь он все-таки чужак». Чужак, который любит флиртовать, но тем не менее чужак. И если за ним следят, то нужно держаться от него подальше. Она ничего не сможет сделать, если управляющие и констебли будут наблюдать за каждым ее шагом. Так что лучше не подходить к Саймону. Не видеть яркой голубизны его глаз и теплой улыбки. Пусть даже он способен угадывать ее мысли как ни один мужчина в деревне… Да-да, лучше отказаться от общения с ним.
Но когда Элис снова размахнулась молотком, он показался ей немного тяжелее, чем обычно.
Держа в руке отмычки, Саймон присел у сейфа в конторе управляющих. Затем вставил тонкий металлический инструмент в замок и повертел. Тени стелились по столам и шкафам с документами. Часы на стене пробили два. Вряд ли кто-то из служащих появится тут среди ночи и застанет его за взломом сейфа.
Он работал на ощупь, не рисковал. Ведь если зажечь лампу, кто-нибудь мог увидеть свет. Да и ни к чему ему видеть все, что он делал. Давным-давно Марко заставил всех сотрудников «Немисис» неделями практиковаться во взломе любых замков, причем – в полной темноте.
– Это все равно что заниматься любовью, – говаривал Марко. – Необязательно смотреть, чтобы знать, что все делаешь правильно.
Но Саймон считал, что видеть все же не мешает, поскольку это часть удовольствия, если речь идет о постели.
Как бы то ни было, но они практиковались до тех пор, пока не наловчились открывать любой замок за несколько минут. И теперь Саймон, сидя на корточках, проворачивал в замке отмычки, чтобы добраться до финансовых документов компании. Он чувствовал скрежет металла о металл, чувствовал, как отходят «языки» замка. Несмотря на все его шутки над Марко, было нечто интимное и чувственное в том, чтобы ощущать, как замок выдает ему все свои секреты, приглашая войти. Все лучше, чем грубый взлом. Он никогда не брал женщину против ее воли.
Работая, он думал об Элис. Прошла уже неделя, но она больше не приближалась к нему, когда шла на шахту или домой. Либо окружала себя другими дробильщицами, либо так быстро шла впереди, что ему приходилось почти бежать, чтобы догнать ее. Он не мог курить там, где женщины дробили руду, а сама она не подходила к нему, когда он устраивал перекуры рядом с машинным залом. Когда же он пытался поговорить с ней, она отвечала сухо и коротко. Ничего похожего на прежнюю взаимную приязнь.