– Нельзя сказать, чтобы ты вел себя особенно этично, – резко заметил Вальмоден. – Ты, кажется, пользуешься тем, что в Бургсдорфе не заботятся об этикете, но я не думаю, чтобы отец позволил тебе так появиться в столовой.
– Да при нем он и не осмелится ни на что подобное, – добавила Регина. – Итак, ты наконец явился, Гартмут, но мы уже окончили завтракать. А ведь тот, кто опаздывает, ничего и не получает – ты это знаешь?
– Знаю, – беззаботно возразил Гартмут. – Потому-то я и попросил себе завтрак у ключницы. Тебе не удастся уморить меня голодом, тетя Регина, я в очень хороших отношениях с твоими слугами.
– Вот как! А потому ты думаешь, что можешь безнаказанно позволять себе все? – гневно крикнула хозяйка. – Нарушать заведенный в доме порядок, не давать покоя никому и ничему, переворачивать вверх дном весь Бургсдорф! Но мы положим этому конец! Завтра же я пошлю человека к твоему отцу и попрошу его забрать своего сынка, которого невозможно заставить быть аккуратным и послушным.
Угроза подействовала. Своевольный мальчик испугался и решил уступить.
– Ведь все это только шалости! Неужели же я не могу воспользоваться своими непродолжительными каникулами…
– Для того чтобы проделывать всякие глупости? – перебила его тетка. – Вилли за всю свою жизнь не натворил столько, сколько ты за эти три дня. В конце концов ты своим дурным примером испортишь мне его и научишь непокорности.
– О, Вилли невозможно испортить, все мои усилия напрасны, – откровенно признался Гартмут.
Действительно, молодой наследник майората совсем не был склонен к баловству. Он спокойно кончал завтракать и, доев очередной бутерброд, принялся за новый. Но его мать замечание Гартмута вывело из себя.
– А тебе, кажется, очень жаль, что это так? – крикнула она. – Разумеется, ты в этом не виноват, ты достаточно старался испортить Вилли! Итак, решено, завтра же пишу твоему отцу!..
– Чтобы он меня забрал? Ты не сделаешь этого, тетя Регина, ты слишком добра. Ты знаешь, как строг папа, как сурово он наказывает, ты не пожалуешься на меня, ты никогда этого не делала.
– Отвяжись от меня со своей проклятой манерой ластиться!
Лицо у Регины было еще очень сердитое, но в голосе слышалось колебание, и Гартмут сумел этим воспользоваться. Он с непринужденностью ребенка обнял ее за шею.
– Я думал, что ты хоть немножко любишь меня, тетя Регина, а я… я задолго до каникул предвкушал удовольствие побывать в Бургсдорфе! Я чуть не заболел от тоски по лесу, озеру, по зеленым лугам, по простору голубого неба. Я был так счастлив здесь… но, конечно, если ты хочешь, я сейчас же уеду.
Его голос понизился до мягкого, ласкающего шепота, а большие темные глаза говорили еще красноречивее слов; они умели просить и, казалось, действительно обладали особенной силой. Фон Эшенгаген, непреклонная повелительница Вилли и всего Бургсдорфа, пошла на уступку.
– Ну, так постарайся исправиться, проказник! – сказала она. – Что же касается того, чтобы я тебя удалила отсюда, то… к сожалению, ты слишком хорошо знаешь, что в тебя все влюблены – и Вилли, и прислуга, и я в придачу!
Гартмут громко вскрикнул от радости и в приливе благодарности поцеловал Регине руку. Потом он повернулся к товарищу, который, одолев последний бутерброд, в немом изумлении следил за происходившей сценой.
– Кончишь ли ты когда-нибудь завтракать, Вилли? Идем на пруд! Да не будь же ты таким несносным мямлей! До свидания, тетя Регина! Я вижу, дяде Вальмодену не по вкусу то, что ты смилостивилась надо мной. Ура! В лес! – И Гартмут, как буря, вылетел на террасу, а оттуда в сад.
В этой необузданности чувствовался такой избыток молодых сил и жизнерадостности, что она производила чарующее впечатление. Юноша был весь как живчик. Вилли затрусил за ним рысцой, словно молодой медведь, и они скрылись за деревьями.
– Точно вихрь! – сказала Регина, глядя им вслед. – Налетел, и уже нет его! Гартмута ничем не удержишь, раз он сорвался с узды.
– Опасный малый! – заметил Вальмоден. – Он умеет покорять даже тебя, а ты обычно крепко держишь бразды правления. На моей памяти ты впервые прощаешь непослушание и неаккуратность.
– В Гартмуте есть что-то особенное, он просто околдовывает человека. Когда он смотрит так своими черными, огненными глазами и при этом просит и ластится – желала бы я видеть человека, у которого хватило бы духу отказать ему. Ты прав, это опасный юноша.
– Да, но оставим Гартмута, речь идет о воспитании твоего сына. Ты действительно решила…
– Оставить его дома. Не трудись, Герберт, может быть, ты и величайший из дипломатов и всю политику держишь в кармане, но своего мальчика я тебе не отдам. Он принадлежит мне одной, а потому останется при мне – и баста!
Это «баста» скрепилось сильным ударом по столу. Затем повелительница Бургсдорфа встала и направилась к двери, а брат пробормотал вполголоса:
– Ну, так пусть остается деревенщиной! Пожалуй, оно и лучше.
Тем временем Гартмут и Виллибальд были уже в лесу, принадлежавшем имению, и направлялись к пруду, ярко освещенному солнцем. Молодой наследник майората, выбрав себе тенистое местечко на берегу, стал удить рыбу, а непоседа Гартмут рыскал вокруг, то вспугивая птиц, то собирая цветы и ломая тростник. Наконец он принялся выделывать фортели у ствола дерева, стоявшего чуть ли не до половины в воде.
– Неужели ты не можешь и минуту спокойно посидеть на месте? Ты разгоняешь мне рыб! – с недовольством сказал Вилли. – Я еще ничего не поймал.
– Как тебе не надоедает часами сидеть на одном месте и подстерегать глупых рыб! Впрочем, ты можешь круглый год бродить по лесу и по полям куда вздумается. Ты свободен! Свободен!
– А ты в плену, что ли? Вы ведь с товарищами каждый день гуляете.
– Но никогда не остаемся одни, без надзора и понуканий. Мы вечно на службе, даже в часы отдыха. О, как я ненавижу эту службу, проклятую жизнь раба!
– Если бы это слышал твой отец, Гартмут!
– Он, как всегда, наказал бы меня. У него ведь для меня нет ничего, кроме строгости и наказаний. Хотя мне все равно, я уже привык! – И Гартмут во весь рост растянулся на траве.
Как ни жестко и легкомысленно звучали его слова, в них слышалась дрожащая нотка страстной, горькой жалобы. Виллибальд только задумчиво покачал головой, насаживая на крючок червяка.
Вдруг что-то темное быстро, как молния, упало с высоты. Неподвижная вода пруда всколыхнулась и заплескалась, и в следующее мгновение в воздух плавно поднялась цапля с трепещущей серебряной рыбкой в клюве.
– Браво! Вот так меткость! – крикнул Гартмут, вскакивая. Вилли же сердито заворчал:
– Проклятый разбойник опустошил весь наш пруд! Вот я скажу лесничему, пусть подстережет его.
– Разбойник? – повторил Гартмут, следя глазами за цаплей, которая уже исчезала за вершинами деревьев. – Да, конечно, разбойник, но как хороша должна быть такая разбойничья жизнь там, высоко в небе! Как молния броситься с облаков, схватить добычу и улететь с ней туда, где тебя никто не достанет, – вот это охота! Игра стоит свеч.