Внезапно старый военный побледнел и сжался, словно от боли:
– Боже, да что это я несу? Я ведь ничего не знаю об этом человеке, кроме слухов! Все эти сплетни в клубе, обрывки разговоров… Ведь именно то же самое случится со всеми нами. – Нетвердыми шагами он дошел до ближайшего кресла и тяжело опустился в него. – На что нам еще остается надеяться?
– И все равно, это не похоже на случай с Гордон-Каммингом, – твердо сказала Шарлотта, усаживаясь напротив. – Ведь никто не отрицает того, что они играли в баккара. А репутация сэра Уильяма такова, что множество людей охотно верит, что он вполне мог передергивать. По всей видимости, подобные подозрения возникали и раньше. А разве кто-нибудь раньше пытался обвинить вас в трусости перед лицом неприятеля?
– Никто и никогда, – генерал приподнял голову и слегка улыбнулся. – И это уже кое-что. Хотя очень многие с удовольствием поверят в самое худшее. Я, например, никогда не слышал, чтобы честность сэра Стэнли подвергалась в прошлом сомнению. А посмотрите, что творится в газетах? Сомневаюсь, чтобы он подал в суд за клевету: она так искусно замаскирована, что он ничего не сможет доказать. Но даже если и сможет, вряд ли ему удастся вернуть себе больше двадцати пяти процентов потерянной репутации. Деньги играют небольшую роль там, где речь идет о чести и любви.
Он был прав, и спорить с ним было бесполезно и даже невежливо.
– Да, скорее всего, это была чисто карательная мера, – предположила миссис Питт. – Думаю, что судебное разбирательство повлечет за собою новую волну обвинений. А они так умно подобраны, что доказать их лживость практически невозможно. Скорее всего, шантажист об этом позаботился. – Шарлотта наклонилась вперед, и на рукаве у нее появился золотой солнечный зайчик… – Но мы должны продолжать попытки. Должен же быть кто-то живой, кто помнит то, что произошло тогда в Абиссинии, и в чьи свидетельские показания суд поверит. Надо просто продолжать поиски.
Однако было видно, что генерал уже оставил все надежды. Он попытался взять себя в руки, но сделал это совершенно автоматически, без сердца.
– Конечно, я думал, к кому еще могу обратиться, – на губах у него появилась полуулыбка. – Самым страшным результатом подобных обвинений является то, что человек начинает подозревать всех. Я стараюсь не думать, кто бы это мог быть, но бессонными ночами мне в голову лезут разные мысли. – Его губы сжались. – Я стараюсь к ним не прислушиваться, но под утро оказывается, что мне это не удалось. Я просто уже не могу думать о людях, не подозревая их. Те люди, в порядочность и честность которых я всегда безоговорочно верил, превращаются в чужаков, каждый шаг которых я подвергаю глубокому анализу. Вся моя жизнь изменилась, потому что я смотрю на нее совсем по-другому. Все хорошее я подвергаю сомнению… а вдруг за ним кроется обман или предательство? – Балантайн посмотрел на Шарлотту с мольбой. – А думая так, я предаю самого себя, такого, каким я хотел бы быть и, как я думал, был все эти годы. – Голос его стал почти неслышным. – Наверное, это самое ужасное из того, что сотворил со мною шантажист… Он открыл во мне такие бездны, о которых я и не подозревал.
Миссис Питт хорошо понимала, что имеет в виду старый генерал: он стал одиноким и испуганным человеком, очень уязвимым. Ведь все то, что поддерживало его многие годы, теперь исчезло в считаные дни.
– Дело совсем не в вас, – мягко сказала женщина, кладя свою ладонь на его руку, но не на запястье, а на предплечье, на материал его сюртука. – Просто вы такой же человек, как и все мы. Любой из нас может оказаться на вашем месте. Просто большинство из нас об этом не подозревает, потому что человек не может представить себе то, чего никогда не испытывал. Некоторые вещи представить просто невозможно.
Несколько минут генерал сидел молча. Один раз он поднял на нее взгляд, и в его глазах было столько тепла и нежности, что Шарлотта не смогла этого объяснить. Затем он глубоко вздохнул.
– Что же, у меня есть на примете еще несколько человек, к которым я могу обратиться по поводу Абиссинской кампании, – сказал Балантайн небрежным тоном первого ученика. – А сейчас мне надо идти в мой клуб на ленч. – Неожиданно его глаза и губы напряглись. – Мне бы очень не хотелось этого делать, но у всех у нас есть обязательства, которые нам приходится выполнять… И я их выполню. Я не позволю, чтобы произошедшее заставило меня изменять своему слову.
– Ну конечно, – согласилась миссис Питт, убрав руку и медленно вставая. К сожалению, для того чтобы победить, надо было пробовать бороться за себя снова и снова, надо было быть готовым к бою лицом к лицу, и не важно, был ли враг видимым или скрытым. Ее улыбка получилась слегка усталой. – Пожалуйста, всегда рассчитывайте на мою помощь.
– Я это знаю, – мягко ответил генерал. – И спасибо вам.
Он вдруг сильно покраснел и распахнул перед Шарлоттой дверь в холл. Она прошла мимо него и кивнула ожидающему лакею.
Питт стоял в светлой, спокойной приемной леди Веспасии, любуясь залитым солнцем садом за окнами и ожидая, когда хозяйка дома спустится к нему. Для визитов было еще слишком рано, особенно для визитов к столь пожилым особам, но его дело не терпело отлагательств. Томасу очень не хотелось появиться у нее дома и выяснить, что она уже уехала с визитами. А это легко могло произойти, если бы суперинтендант стал тянуть до подходящего времени.
Аромат белых лилий наполнял комнату, а тишину в ней, казалось, можно было потрогать руками. День выдался совершенно безветренным – не было слышно даже шуршания листьев. Раздалась трель дрозда, а затем и этот звук исчез, растворившись в тишине.
Полицейский повернулся на звук открываемой двери.
– Добрый день, Томас, – произнесла леди Камминг-Гульд, входя в комнату и легко опираясь на свою трость. Она была одета в светло-коричневые и кремовые кружева, а длинная нитка жемчуга доходила ей почти до пояса. Питт почувствовал, что улыбается, несмотря на всю серьезность ситуации.
– Добрый день, тетушка Веспасия, – ответил он, наслаждаясь тем, что она позволила ему так к себе обращаться. – Прошу прощения, что побеспокоил вас в неурочное время, но мне важно было застать вас дома.
– Мои визиты могут подождать до завтра. В них нет ничего срочного – это просто способ убить вечер, занимаясь чем-то якобы полезным, – отмахнулась хозяйка от его извинений. – Завтра тоже будет не поздно, да и через неделю тоже… – Она прошла по ковру и уселась в свое любимое кресло, повернутое к выходящему в сад окну.
– Вы очень добры, тетушка, – ответил суперинтендант.
– Ерунда! Мне до слез надоели никому не нужные разговоры, и вы, Томас, прекрасно это знаете, – ответила старая леди, прямо взглянув на Питта. – Если я услышу еще хоть одно замечание какой-нибудь глупой курицы о помолвке Аннабелль Уотсон-Смит, я отвечу так, что разразится скандал. Я собиралась нанести визит миссис Пурвес. Никогда не могла понять, как ей удается сохранять люстры у себя в доме целыми, ведь от ее смеха хрусталь вполне может полопаться!
– Я вам сочувствую, – отозвался полицейский.