Тут подал голос незнакомец в хламиде:
– Не представишь нас, Леонора?
– Конечно. Капак Райми, это мой дорогой друг И Цзе Лапотэр.
– Рад знакомству, – ухмыльнулся тот, наклоняясь через стол, чтобы пожать мне руку. – Самое время, дружище Капак, – прошептал он серьезным тоном, цепко ухватившись за мою ладонь. – Приветствую тебя от всего сердца и с наилучшими намерениями. – Отпустив руку, он отпрянул и снова расплылся в улыбке: – Выпьем?
– Пиво, пожалуйста.
Я окинул странного типа изучающим взглядом. Такой же, каким я его увидел в первый раз: нарисованные татуировки, тушь, губная помада, краска. Предпочитает красный, черный и зеленый, которые втерты в каждую складку и размазаны по всем выпуклостям. Фиолетовые тени вокруг глаз, розовые губы, оранжевые полосы на крыльях носа. В ушах коллекция пластмассовых серег. На голову он сегодня водрузил тюрбан с воткнутыми в него на японский манер вязальными спицами. Многослойные лохмотья, сколотые между собой разноцветными булавками, извивались, как стая стремительных угрей. На ногах сандалии, из которых высовываются пальцы с жуткими ногтями.
– Неординарная я личность, да, дружище Капак?
– С мамой я бы вас знакомить не стал, – согласился я.
– И Цзе любит эпатировать публику, – пояснила Леонора. – Но ты не поддавайся. Он вовсе не такая ворона в павлиньих перьях, как может показаться.
– Пожалуйста, – он поморщился, – не надо выдавать все мои тайны разом. Дай мальчику повосхищаться диковинкой.
Он отпил из огромного бокала с желтым коктейлем.
– Необычное у вас имя, – заметил я. – Французское?
Он повертел в руках бокал и, пропустив вопрос мимо ушей, задал встречный:
– Как тебе живется с Кардиналом?
– Хорошо. Но я бы не назвал это жизнью с Кардиналом. После той единственной встречи я его и не вижу.
– Правда? – Он задумчиво расширил глаза. – Это хороший знак. Кардинал обычно вызывает, только когда где-то проколешься. Чем меньше времени он тебе уделяет, тем лучше.
– Думаю, причина еще проще. – Я улыбнулся. – Зачем ему помнить про какого-то мелкого страховщика? Выкинул меня из головы после той встречи, и все.
– А мне вот кажется, Кардинал о тебе очень много думал, – мягко возразил И Цзе. – Попомни мое слово, не будь я И Цзе Лапотэр, у него на тебя гораздо более внушительные планы, чем запихнуть в страховщики.
– Например? – нахмурился я.
– Не знаю. Подозрения-то есть, но что с них толку.
– Но почему вам кажется, что у него на меня планы? – не отставал я.
– Имя. Да, новости я слышал, сорока на хвосте принесла: Кардинал притаскивает к себе в кабинет мальчишку с улицы, потом отправляет на выучку к Соне Арне. Но я уже по одному имени догадался.
– А при чем тут мое имя? – в полном недоумении спросил я.
– На самом деле, – поведал мой новый знакомый, – меня зовут Инти Майми. И Цзе Лапотэр – это псевдоним, который я взял, когда поссорился с Кардиналом и решил уйти. Инти Майми… Капак Райми…
– Да, созвучно, только…
– Не просто созвучно. Что ты знаешь об инках?
Я помолчал, припоминая. Инки… Кто-то мне недавно…
– Кардинал! – воскликнул я вслух. – Это он про них говорил – мол, у меня имя из языка инков. И он про них много читал.
– Еще бы, – фыркнул И Цзе. – Мне он про них тоже рассказывал. Капак Райми – так назывался у инков месяц декабрь. В переводе – «великий праздник». А Инти Майми – это июнь, «праздник солнца». Любопытно, да? Такие имена не каждый день встретишь. И оба мы оказываемся на службе у Кардинала…
– Необычно, согласен, но все равно не вижу…
– Нет! – снова перебил И Цзе. – В другом городе, в другое время можно было бы списать на совпадение. Но не здесь, где в игру вступает Кардинал. Он ведь рассказывал тебе про неуловимую связь мелочей и важного?
– Чуть-чуть рассказывал.
– Про биржу и прорицания упоминал?
– Нет.
– Спроси при случае. Это феерия. Наши имена что-то значат, мы связаны через них. Ты не просто амбициозный желторотый гангстер, мечтающий о роскоши. Инти Майми тоже был крутым, не хуже Форда Тассо. В конце концов я решил, что мне этого не надо, и свалил. – Он скорчил гримасу. – Как я остался в живых, в голове не укладывается. На мне лежало клеймо. Здесь ведь тебе с рук сойдет все: убийство, изнасилование, инцест, – все, кроме неблагодарности. Это большой грех. Кардинальный, так сказать. У меня было все, о чем можно только мечтать, а я брезгливо эти мечты отшвырнул. Считай, сам себя приговорил.
– Дорри его пожалел, – вставила Леонора. – Шепнул, чтобы никто не вздумал его трогать или сознательно причинять вред. Так что при всем желании прикончить отступника никто не осмелился. Не решились перечить Дорри.
– Пожалел? – И Цзе передернул плечами. – По-моему, он не знает, что такое жалость. Думаю, им двигали более темные и эгоистические побуждения, но… – Он умолк, и надолго. Потом наконец поднял голову и обвел взглядом зал. – Ты давно видела Гарри Гилмера? – поинтересовался он у Леоноры.
– Кого?
– Гарри Гилмера. Такой невысокий толстяк, приходит ко мне по несколько раз в месяц. Ты его знаешь. Ты же столько раз с нами обедала! Он еще всех донимает жуткими анекдотами про тещ.
– Нет, не припомню такого.
– Ну как же! – закричал И Цзе, распаляясь. – Да знаешь ты его, Леонора, знаешь!
– Говорю тебе, – твердо повторила она, – никаких Гарри Гилмеров я не помню.
– Ох, – подавленно вздохнул И Цзе, и весь его гнев мигом улетучился. – Здесь такое сплошь и рядом, дружище Капак. Привыкай. Люди пропадают. Сегодня они тут, живые и здоровые, а завтра…
– Умирают?
– Нет. Ладно бы умирали, все умирают, особенно в таком деле. Тут не просто смерть, тут все куда серьезнее. Забвение. – Он кивнул на Леонору: – Она знакома с Гарри Гилмером, но будет отрицать. Все будут отрицать. Придешь к нему домой, а никто из соседей его не помнит, почтальон и молочник тоже. Начнешь рыться в дворцовых архивах – там тоже никаких следов. Исчез. Не было человека, нет и не будет. Понимаешь?
– Не особенно.
– Его стерли. Взяли Гарри Гилмера и сделали так, будто его и не существовало. Никаких документов, никаких свидетелей. Ничего. Подчистили все записи, подкупили или припугнули всех, кто его знал, чтобы они выкинули его из памяти. Более жестокой казни не придумаешь – отнять у человека самое себя. Жизнь теряет смысл.
– И кто это сделал? Кардинал?
– Думаю, да. Об этом не говорят, так что наверняка утверждать не берусь. Но он единственный, кому такое под силу. Единственный, кто способен заставить, например, Леонору отказать человеку в такой простой любезности, как память.