Во второй половине дня комната опустела. Мы с Арленой перевернули матрас, и я перестелила постель. Кровать была старой, с балдахином на четырех опорах. Бабушкина спальня всегда казалась мне очень красивой. Тут мне пришло в голову, что теперь это моя комната. Я могу перебраться в спальню, которая больше по размеру, и пользоваться отдельной ванной вместо той, что близ залы.
Внезапно я поняла, что именно этого и хочу. Мебель в моей спальне была перевезена сюда из дома родителей, когда они погибли, и была скорее детской. Излишне женственная, она некиим образом напоминала о кукле Барби и просыпаниях в школу.
Сама я не часто просыпала и не спала слишком много.
Нет, нет, нет, я не собираюсь попадаться в эту старую западню. Я то, что я есть, моя жизнь продолжается, и я могу наслаждаться ею — маленькими радостями, которые помогают жить дальше.
— Я, наверное, переберусь сюда, — заявила я Арлене, которая заклеивала коробку.
— Не слишком ли скоро? — спросила она. И вспыхнула, решив, что проявила себя излишне критично.
— Мне будет легче спать здесь, чем жить с другой стороны и думать, что эта комната пустует, — ответила я. Арлена обдумала это, склонившись над коробкой со скотчем в руках.
— Да, понимаю, — согласилась она, кивая огненно-рыжей головой.
Мы загрузили коробки в машину Арлены. Она любезно согласилась закинуть их в центр приема вещей по пути домой, и я с признательностью приняла это предложение. Мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел на меня понимающе и с жалостью, пока я сдавала бабушкины наряды, башмаки и ночнушки.
Перед отъездом Арлены я обняла ее и поцеловала в щеку, и она уставилась на меня. Такое раньше меж нами не водилось. Она склонила голову к моей и мы мягко стукнулись лбами.
— Сумасшедшая девица, — сказала она с любовью. — Заходи к нам. Лиза хочет, чтобы ты снова посидела с ней.
— Передай ей привет от тети Сьюки, и Коби тоже.
— Хорошо. — Арлена направилась к машине, ее пламенеющие кудри развевались вокруг головы, а полное тело делало униформу официантки сплошным обещанием.
Машина Арлены пропала меж деревьев, а моя энергия улетучилась. Я чувствовала себя тысячелетней и одинокой. И так теперь будет всегда.
Есть мне не хотелось, но по часам пришла пора обедать. Я зашла в кухню и вытащила из холодильника один из множества контейнеров. В нем оказалась индейка с виноградным салатом, которые я любила. Но сейчас я просто ковырялась вилкой, присев за стол. Потом бросила это занятие, убрала контейнер в холодильник и направилась в ванну, чтобы принять душ. Углы в шкафах всегда пыльные, и даже такая хорошая хозяйка как бабушка не могла справиться с этим.
Принять душ было просто замечательно. Горячая вода словно смыла часть моих страданий. Я помыла голову, промыла каждый дюйм тела, побрила ноги и подмышки. Выбравшись, я подергала брови, нанесла на тело лосьон, дезодорант, спрей, чтобы волосы не спутывались, и вообще все, до чего смогла дотянуться. С мокрыми волосами, спускающимися по спине каскадом спутанных прядей, я натянула на себя пижаму с чирикающей птичкой и взялась за расческу. Потом уселась перед телевизором — посмотреть что-нибудь, пока расчесываю волосы, что всегда утомительно.
Смысл снова исчез, и я почти оцепенела.
Дверной звонок прозвенел, когда я шла по гостиной с расческой в одной руке и полотенцем в другой.
Я посмотрела в глазок. На пороге терпеливо ждал Билл.
Я впустила его, не чувствуя ни радости, ни досады от его визита.
Он посмотрел на меня с некоторым удивлением — пижама, мокрые волосы, босые ноги. Отсутствие макияжа.
— Входи, — предложила я.
— Уверена?
— Да.
Он вошел, оглядываясь, как обычно.
— Чем занимаешься? — спросил он, оглядывая кипу вещей, которые я отложила, решив, что они могут пригодиться бабушкиным друзьям. Например, мистер Норрис будет рад получить портрет маленькой бабушки с матерью в рамке.
— Сегодня я вычищала спальню, — ответила я. — Думаю туда перебраться. — Больше я ничего не могла придумать. Он обернулся и осторожно посмотрел на меня.
— Позволь расчесать твои волосы, — попросил он.
Я безразлично кивнула. Билл уселся на диване в цветочек и указал мне на старую оттоманку, стоявшую перед ним. Я послушно уселась, и он чуть двинулся вперед, охватив меня бедрами. Уставившись на шевелюру, он начал распутывать мои волосы.
Как всегда, его тишина оказалась целительной. Каждый раз это было похоже на то, когда опускаешь ногу в прохладный водоем после долгой и пыльной прогулки в жаркий день.
И вдобавок длинные пальцы Билла прекрасно управлялись с моей гривой. Я сидела, закрыв глаза, и постепенно успокаивалась. Я ощущала движения его тела за спиной, когда он орудовал расческой. Можно было расслышать удары его сердца, подумала я, но тут же удивилась своим мыслям. В конце концов, его сердце не билось.
— Я привык заниматься этим делом со своей сестрой Сарой, — тихо промурлыкал он, словно поняв, насколько я расслабилась, пытаясь не нарушить моего состояния. — Волосы у нее были темнее твоих и даже немного длиннее. Они их никогда не стригла. Когда мы были еще детьми, а мама оказывалась занята, она заставляла меня заниматься своими волосами.
— А Сара была старше тебя или младше? — спросила я медленным сонным голосом.
— Младше, на три года.
— А еще у тебя были братья или сестры?
— Двое умерли в младенчестве, — медленно ответил он, словно с трудом мог вспомнить. — Брат Роберт умер, когда ему было двенадцать, а мне одиннадцать. Он подхватил лихорадку. Теперь-то его бы накачали пенициллином, и он бы поправился. Но тогда этого не было. Сара пережила войну, и она, и мать, а вот отец умер, пока я был на фронте. Насколько я понимаю, его хватил удар. Моя жена тогда жила вместе с моими, а дети…
— Ох, Билл, — печально прошептала я, осознавая, как много он потерял.
— Не надо, Сьюки, — сказал он, и его голос снова обрел спокойную ясность.
Некоторое время он трудился молча, пока расческа не начала скользить по волосам свободно. Потом взял белое полотенце, которое я накинула на ручку дивана, и начал подсушивать их, одновременно распушая пальцами.
— М-м-м, — промычала я, и это больше не было голосом человека, нуждающегося в утешении.
Его холодные пальцы подняли волосы с моей шеи, и я ощутила у основания шеи его губы. Я не могла ни говорить, ни двигаться. Я медленно выдохнула, стараясь не испустить больше ни звука. Его губы передвинулись к моему уху, и он поймал мочку зубами. Затем коснулся языком. Его руки обвили меня, скрестились на моей груди, наклонили меня к нему.
Чудесно, что я слышала только голос его тела, а не всю эту чепуху, которая обычно и портит такие моменты. А тело его говорило что-то совсем простое.