– Да, все неважно. Ты прав. Ребенок у нас будет – это действительно важно. Как ты думаешь, мальчик родится или девочка? Да ты ешь… Давай тарелку, я тебе мясо положу…
– Не надо, Кать. Не хочу. Можно, я лучше спать пойду, а? Я в поезде не спал совсем… Все думал, думал…
Катя, прикусив губу, кивала головой в такт его голосу. Ага, мол. Думал, значит. Не спал. Готовился к разговору, наверное. Мол, прости меня, дорогая жена, ухожу к другой женщине. Она в Москве живет, у нее своя клиника, мне с ней как-то сподручнее по жизни идти. А ты, дорогая жена, оставайся тут, живи как хочешь. Да, готовился к разговору, понятно… А тут раз, и другой поворот событий! Не ожидал, да? Ах, какая досада… Не ожидал…
Почему-то злорадство доставило ей удовольствие. Хоть и маленькая, но сатисфакция за страх, за подавленность. Противная такая сатисфакция, с оттенком горечи. Но лучше что-то, чем ничего.
Паша встал из-за стола, молча ушел в спальню. Она осталась сидеть за столом, глядела в пустую тарелку, пытаясь проглотить горькую слюну. Закрыла глаза…
Да, так лучше. С закрытыми глазами. Легче привести себя в чувство. Напомнить себе, что ты есть. Что не вышла фаршем из мясорубки. Даже руками себя можно ощупать. И взбодрить саму себя крепким словцом – ай да Катерина, ай да сукина дочь, ай да молодца, леди Макбет! Не отдала московской шлюхе своего мужа! Какой-никакой, а законный и свой собственный! Ну да, все это противно и унизительно, кто ж спорит… А что делать, если жизнь такая, судьба такая? Если все у этой судьбы зубами выгрызать надо?
Ничего, все зарастет, образуется со временем. Ничего…
Убрав со стола, тихо вошла в спальню. Паша лежал на боку, повернувшись спиной к ее половине кровати. Легла, прислушиваясь к его сонному дыханию. Ну и пусть спиной повернулся. За спиной тоже неплохо, кстати. Наоборот, хорошо – за спиной! За мужниной спиной, как за каменной стеной! Чего еще-то?! Да, пусть обманное ощущение, но другого на сегодняшний день не имеется…
Вскоре заснула, обхватив себя руками за живот. Спи, малыш… И спасибо тебе. Будем жить дальше…
* * *
А дальше потекли обычные дни. Жизнь как жизнь. Какая и раньше у нее была. Никаких видимых изменений. Если не считать нарастающего токсикоза, конечно. И нарастающей Пашиной изо дня в день угрюмости.
Он вообще жил как на автопилоте. Казалось, вообще ее не замечал. Только однажды, когда ее сильно тошнило, глянул с сочувствием. Но лучше бы не сочувствовал, потому что не надо ей было такого сочувствия. Потому что неправильное оно, это сочувствие, после всего того, что случилось – вымученное какое-то. И злило ее ужасно. Сочувствует он, видите ли…
Да, обида внутри начала поднимать голову. Никуда она не делась, конечно. И вообще, разве можно силой придушить обиду? Нет, нельзя. Можно усилием воли в угол загнать, а совсем уничтожить… Для этого другие жизненные обстоятельства нужны. Искренняя просьба о прощении, например. А если не было никакой просьбы, тем более, искренней…
Тем более, еще и Ольга принесла очередную сплетню – якобы Паша каждый день по телефону с Москвой разговаривает. Ему звонят, он звонит… Все кончилось тем, что главная бухгалтерша зазвала Катю к себе, принялась тыкать носом в какие-то бумаги:
– Вот! Посмотрите, посмотрите, Екатерина Львовна! Это распечатка междугородных вызовов за прошлую неделю! Вот, гляньте, с телефона заведующего хирургией сколько вызовов в Москву… Каждый день практически! И не по разу!
– И что? Я-то тут при чем?
– Ну… Вы скажите вашему мужу, а то мне неудобно. Говорят, он со следующего месяца главврачом будет, не хотелось бы отношения портить…
– Вот и не надо их портить.
– Да как же, Екатерина Львовна, как вы не понимаете. Я же не могу это пропустить, это же нецелевые расходы получаются! Мне же потом отчитываться за них надо будет! И вообще… Романов должен сам понимать, что такие счета за междугородку – это катастрофа, чистый ужас! Если учесть, что на эту статью расходов денег практически не выделяют. Да и не только на эту… Вот переведут скоро больницу на хозрасчет, тогда вообще романсы запоем… Скажите ему, а, Екатерина Львовна, голубушка?
– Хорошо. Я скажу.
– Ой, спасибо! Уж будьте добры, Екатерина Львовна…
Кате показалось, что бухгалтерша усмехнулась ехидно. Вроде того – знаем, знаем, кому Романов в Москву названивает… Уговаривала себя потом весь день – ерунда, мол. Действительно, показалось. Или Ольга успела растрезвонить по всей больнице? Но не должна вроде… Подруга все-таки.
Так, мучаясь подозрениями и новыми приступами тошноты, едва дождалась Павла вечером. И накинулась на него сразу, как ступил на порог:
– Ты бы мог меня хотя бы на людях не позорить, а? Ладно, дома ни во что не ставишь… Но хотя бы на людях можно не выпячиваться с адюльтером? Это же стыдно, Павел, стыдно! Мне за тебя стыдно, за себя стыдно! Да как ты можешь вообще, зная мое положение? Хоть капля совести у тебя осталась? Если уж мы решили…
– Мы ничего не решали, Кать.
– Что?! Что ты сказал?
– Кать, давай не при ребенке… Никитка же все слышит…
– Ах, Никитка слышит?! Да пусть слышит! Пусть знает, какой у него отец!
– Ну, и какой?
– А такой! Который все заранее рассчитал! Которому сын и не нужен вовсе! Ты же собирался меня бросить, Никитку бросить! Что, разве не так? Никитка услышит, надо же, испугал! Да пусть, пусть!
– Кать, прекрати истерику, я прошу тебя…
– А ты прекрати своей шлюхе в Москву звонить!
– Прекрати… Прекрати, я сказал… Слышишь?!
Она обернулась от плиты – Павел стоял в дверях кухни совсем белый. Она никогда не видела его таким… Со вздутыми на скулах желваками, с дрожащим от гнева лицом. И сникла, испугавшись. Проговорила тихо:
– Паш, ну правда… Я же не сочиняю ничего… И правда меня в бухгалтерию вызывали, в распечатку на междугородку носом тыкали…
Он ничего не ответил, шагнул к двери, начал надевать плащ, не попадая руками в рукава. Чертыхнулся, отбросил плащ в сторону, шагнул за дверь. В окно было видно, как он шел по двору, глядя под ноги и засунув ладони в карманы брюк. Ладони, сжатые в кулаки. Господи, чего ж она натворила-то? Не сдержалась… Но ведь и ее тоже можно понять! И еще как понять! Только понимать некому, вот беда. Нет в ее жизни такого понимающего. У Паши, выходит, есть, а у нее нет. Ох, глянуть бы на эту московскую понимающую… Душу бы из нее вынула и ногами бы растоптала! Сволочь какая, а?
О, Надю опять несет… Ну почему надо всегда сунуться со своим любопытством? Слышала, наверное, как они скандалят…
– Кать… Чего у вас опять? Ты так на Пашу кричала…
– Да ничего, Надь. Нормально все.
– А чем так пахнет, а?
– Котлеты сгорели.
– Жалко… Слушай, Кать, а может, мне Никитку забрать? Пусть у нас побудет, поиграет с Танюшкой, пока вы тут… Паша-то, я гляжу, раздетый выскочил, значит, вернется скоро.