– Да-а-а? – насмешливо подняла брови Ольга. – Ты и впрямь так считаешь?
– Да! Я так считаю! Семейная жизнь – это прежде всего долг… Мужчина обязан понимать свой долг перед семьей, перед детьми… Его основная задача – посвятить себя семье, чтобы его женщина была уверена в будущем. А когда женщина уверена, тогда и семья есть.
– Значит, мужчина должен как бы самоуничтожиться, что ли? И служить женщине? То есть служить ее неколебимой в нем уверенности?
– Да, именно так. Тогда он настоящий мужчина, честный и порядочный. Он не может принести женщине горя. Априори не может.
– У-у-у… Я и не подозревала, какая ты в этом смысле дура дремучая, Кать… Ну, а если мужика угораздило в другую влюбиться, тогда что?
– А ничего! Перетерпеть должен. Пересилить себя должен. На нем же ответственность лежит за жену, которая от него зависит! При чем здесь влюбился или не влюбился?
– Да с какой стати?! Каждый человек имеет право на любовь и счастье, никто ничего никому не должен!
– Да? Ну, конечно, как же… Конечно, со стороны хорошо рассуждать на тему чужой беды… – снисходительно глянула на Ольгу Катя. – А посмотрела бы я на тебя, если б ты на моем месте оказалась! Если бы с тобой так… И вообще, уходи, Оль. Не хочу с тобой больше разговаривать. И дружить не хочу. Что это за дружба, когда побольнее ударить норовят… Уходи, мне надо Никитку спать укладывать.
– Кать, да я же как лучше хотела… Чтобы ты очнулась, наконец.
– Все, я очнулась. Уходи.
– Зря ты так… Пожалеешь ведь.
– Да, наверняка пожалею. А сейчас уходи, плохо мне…
Ольга ушла, хлопнув дверью. Катя опустила лицо в ковшик ладоней, снова расплакалась, уже в который раз за день. Могла бы не плакать, конечно, но после слез было легче жить. Будто передышка наступала… Хоть маленькая, но передышка в этой новой и, казалось, абсолютно невыносимой жизни.
В начале второго месяца новой жизни пришел перевод от Павла. На довольно приличную сумму. Она долго разглядывала серенький бланк извещения, потом сложила его аккуратно пополам, провела несколько раз подушечками пальцев по сгибу… И почти бегом направилась в почтовое отделение – не терпелось отправить деньги обратно. Пока шла, представляла себе лицо Павла в момент, когда он получит уведомление о возврате… Было, было внутри ощущение душевного подъема, обманчивого, конечно же, как мыльный пузырь. Но все равно – было…
– …Простите, но я не могу отправить деньги обратно! Мне некуда их отправлять! – огорошила ее девушка за стойкой. – Видите, здесь обратного адреса нет?
– А это уже не мое дело! Перевод пришел на мое имя, и я имею полное право от него отказаться! А как уж вы деньги обратно отправителю переправите, меня не касается!
– Ну, я не знаю… – растерянно пожала плечами девушка. – Давайте тогда оформим всю сумму до востребования на имя отправителя… А вы ему при случае сообщите, чтобы сходил с паспортом на Главпочтамт…
– Делайте что хотите. Я все равно эти деньги получать не буду!
Повернулась, ушла. И поплелась домой, неся в себе разочарование и мыльную пустоту лопнувшего пузыря. Казалось, даже во рту остался тошнотворный мыльный вкус.
Павел приехал неожиданно, перед самым Новым годом. Может, она бы и не узнала о его приезде… Но случилось так, что узнала. Сидела дома с простуженным Никиткой, когда зазвонил телефон…
– Екатерина Львовна, добрый день… Это Люда… Воспитательница из детского сада. Вы меня узнали?
– Да, Людочка, конечно… А в чем дело?
– Ой, Екатерина Львовна… Тут такое… Тут же ваш муж приходил…
– Кто? Вы ничего не путаете, Людочка?
– Да нет, что вы! Он прямо после завтрака и заявился, про Никитку спросил… Ну, а я ему в ответ – так, мол, и так, болеет Никита Романов. Он огорчился, конечно… Ушел… А я решила вам позвонить, предупредить, так сказать… Я из окна видела, что он в вашу сторону направился!
– Когда? Когда он от вас ушел?
– Да минут пять назад! А я сразу к телефону, Екатерина Львовна, вам звонить! Он к вам сейчас идет, наверное!
– Да… Да, Людочка, спасибо…
Положила трубку, руки затряслись. Метнулась туда-сюда по комнате, на миг остановилась у зеркала, глядя на выпуклый живот… И накинула шаль на плечи. И тут же ее сняла. Почему она должна живот прятать? Нет, пусть видит… Уже очень видно. Наверное, крупный ребенок будет. Господи, чего она сейчас о ребенке… Что делать, что делать? Явился, как снег на голову! Или ничего не делать? Нет, надо Никитку к соседям унести. Пусть Павел его не увидит. Хотел увидеть, но не увидит!
Никитка спал, сопел в подушку простуженным носиком. Потянулась к нему, чтобы поднять на руки… Нет, он тяжелый. Нельзя. Опасно.
Накинула на плечи пальто, выскочила на крыльцо, заголосила испуганно:
– Леня! Надя! Вы дома кто-нибудь? Леня! Надя! Скорее, скорее сюда!
Леня выскочил из дверей в линялых тренировочных штанах с вытянутыми коленями, голый по пояс, помчался через очищенный от снега двор, ничего не спрашивая. Взлетел на крыльцо…
– Что, Кать?! Что случилось?
– Лень, пожалуйста, возьми Никитку, надо его к вам отнести! Пойдем, я его в одеяло заверну… Давай быстрее, надо успеть…
– Да что случилось-то, Кать? Куда успеть?
– Там Павел приехал!
– И что?
– Я… Я не хочу, Лень!
– Кать, да не сходи ты с ума… Пусть он сына увидит.
– Леня, я тебя прошу! Пожалуйста… Ну, для меня… Не вмешивайся сейчас, не давай советов, сделай, как я прошу! А советы я потом выслушаю, ладно? Пожалуйста…
– Ладно, ладно, как скажешь… Пойдем, унесу я Никитку, только не волнуйся, ради бога. Смори, как тебя лихорадит… Нельзя тебе волноваться, Кать! И пальто на груди застегни, простынешь! Сама ж понимать должна!
– Ты только Павла к себе не пускай, ладно? Дверь закрой, сиди, будто тебя дома нет… К окну не подходи! Главное, чтобы Никитка не проснулся… Осторожно… Надо успеть… Сделай, как я тебя прошу, Леня…
Она успела. И даже причесаться успела, и юбку с блузкой вместо халата надеть. Блузку заправила в юбку – так живот больше заметно. А пусть смотрит… Надо же, к Никитке он приехал! В детском саду его решил повидать и сразу, значит, обратно уехать! А про второго ребенка и знать не желает…
Когда раздался робкий стук в дверь, ноги стали ватными, присела быстро на диван, собираясь с силами. Вот – снова стучит… Надо идти открывать.
Павел стоял за дверью, как изваяние Командора, старательно неприступный и в то же время жалкий какой-то. И глянул на нее с искательной улыбкой:
– Здравствуй, Кать… Можно, я пройду? Мне сказали, Никитка дома, что он болен… Можно мне его повидать?
– Зачем?