– А если я вообще не хочу суетиться, мам?
– Гриш… Мне что, с тобой на медкомиссию идти? Ты этого хочешь?
– Нет, не хочу.
– Тогда бери карточку!
– Ладно…
Потом, после медкомиссии, спросила Гришу:
– Ну, и как там все прошло?
– Нормально, мам.
– Что значит нормально? Ты можешь объяснить? Что тебе сказали?
– Ничего не сказали. Там как-то не особо разговаривают, мам.
– Ну да… Здесь ты прав, конечно. Надеюсь, они в твоей карточке сами все увидят. Если сомнения будут, к нашим же специалистам на консультацию пошлют. Хотя не должны… В карточке я все как по нотам расписала, не придерешься. Ох, сынок, сынок, да если б ты знал, как я это сочинение годами придумывала, как настоящая писательница-детективщица… Там, между прочим, все результаты анализов подлинные, только не твои, конечно. Ой, а как я анамнез тебе расписывала, каждый год помаленьку добавляя симптоматики, чтобы к нужному и неоспоримому диагнозу в конце концов подобраться! Это ж песня, а не диагноз, это ж отдельная история!
– То есть… Это подлог такой, что ли?
– Ишь ты, подлог! Сидит, рассуждает! Чтоб я от тебя таких слов больше не слышала, понял?
– Но ведь все равно это нечестно, мам…
– А ты хочешь, чтобы все кругом было честно? Эх ты… Вот поэтому я за тебя и боюсь… Ты же пропадешь без меня со своим идеализмом! Вот за Никитку я не боялась, что его в армию заберут, а за тебя боюсь… Тем более что ты моя надежда и опора, сынок. Какая армия, что ты… Ни на минуту тебя от себя не отпущу! Ты с институтом, кстати, определился? Куда поступать будешь?
– Нет. Думаю еще.
– Ну, думай, думай. Время пока есть. В армию тебя не возьмут, можно и на заочный поступить, чтобы из дома не уезжать.
– Может, мне и на работу потом устроиться, чтобы из дома не выходить?
– А ты не хами матери, сынок. Какой ты бирюк вырос, однако… То слова из тебя не вытянешь, то хамишь… Скажи, а девушка у тебя есть?
– Нет!
– Да ладно, не психуй, ишь, как побледнел… Мать все про сына знать должна! И про девушку тоже! Хотя, если бы появилась, я бы точно узнала… Кстати, а почему у тебя девушки нет?
– Боюсь, тебе никто не понравится.
– Ты это серьезно, Гриш?
– А почему не серьезно? Вдруг она тебе не понравится, и ты отправишь меня из дома с глаз долой!
– Погоди, погоди… Это ты что, на Никиту сейчас намекаешь? Ничего себе, сынок… Всех бы так матери с глаз долой отправляли – прямым ходом в Англию на учебу! И вообще, я не поняла… Ты мать осуждаешь, что ли? Думаешь, я Никиту от Тани силой оторвала?
– Нет, мам, я тебя не осуждаю. Кто я такой, чтобы тебя осуждать?
– Вот именно! Ты пока никто и звать никак! И не воображай о себе много! Вот так растишь, растишь детей, вкладываешься, а они потом тебе же и кулаком под дых… Фу, расстроил меня, не могу…
Встала со стула, пошла прочь из Гришиной комнаты. Обернулась от двери – Гриша сидел весь красный, уткнувшись взглядом в пустую столешницу. И не удержалась, понесло…
– Да ты… Да если бы ты понимал до конца! Если б знал, как все было! Твой отец меня бросил, когда ты еще зародышем был. Да я бы могла… Чтоб тебя вообще не было! Я полное право имела! Но я же этого не сделала, не сделала! А ты, тварь неблагодарная… А, да что говорить…
Потом, когда пришла в себя, конечно же, устыдилась. Особенно это ужасное слово «тварь» не давало покоя, скреблось в голове виноватостью. Даже собиралась специально подойти к сыну, извиниться за противное словцо, да закрутилась с домашними делами, забыла…
Выпускные школьные экзамены Гриша сдал хорошо, набрал вполне приличные баллы для поступления в институт. Катя и расслабилась, и упустила момент, и не проконтролировала… И потому – как гром среди ясного неба! Пришла вечером домой с работы, а он ей бумажонку протягивает! Сначала не поняла, что это за бумажонка. Решила, что это очередной денежный перевод от Павла пришел.
– Что это, Гриш?
– Это повестка, мам.
– Какая повестка? Кому?
– Мне. В армию. Меня в армию забирают, мам. Завтра утром надо прибыть на призывной пункт с вещами.
– Как – завтра утром? Погоди, погоди, я ничего не понимаю… А как же комиссия? Тебя же должны были комиссовать подчистую! У них же карточка твоя есть!
– Нет у них моей карточки. Я ее не взял тогда, мам.
– Как не взял? А где она?
– Под столешницей лежит, я ее туда спрятал, чтобы ты не увидела.
– Зачем?! Как ты мог, сынок? О господи, и я не проверила… И что нам теперь делать?
– Ничего… Рюкзак собирать… Завтра утром встану и пойду на призывной пункт.
– Гриш… За что ты со мной так, а? Что я тебе плохого сделала?
– Мам, да все хорошо, чего ты… Все нормальные пацаны служат, а я почему не должен? Я сам так решил, мам. Я ж не на войну иду, всего лишь в армию… Ну, мне так надо, понимаешь? Надо, мам, очень надо…
– Ты хочешь от меня оторваться, да?
– Ну, в общем…
– То есть бросить меня хочешь? И ты тоже, да?
– Мам, не надо… Ну не плачь, пожалуйста. Все ведь уже случилось…
Она опять плакала всю ночь. А утром рано Гриша ушел, даже не попрощавшись. Как потом объяснил телефонным звонком – побоялся будить…
Одиночество навалилось сразу, как новая форма существования. Через такое полное и всеобъемлющее одиночество она еще не переступала ни разу в жизни. Разве только в юности, после смерти бабушки. Первый месяц приходила с работы, сидела на диване, как истукан, слушала тишину…
Иногда тишину разбавляла подруга Ольга. Единственная и верная, других за прожитые годы как-то не образовалось. Да и то, слышались в ее голосе маленькие нотки злорадного торжества, куда же без них-то:
– Ой, да перестань, Кать… Посмотри на меня – как я одна живу? Всю жизнь – одна и одна? И не сижу вот так, не умираю. Подумаешь, сын в армию ушел, горе какое! Все матери когда-то одни остаются, так и должно быть. Не так это и плохо, между прочим! У тебя просто привычки к одиночеству нет…
– Да, ты права, Оль, относительно привычки… Я не ожидала от сына такого… За что, Оль, за что?
– Да ни за что! И вообще, почему так надо ставить вопрос? Тогда бы все матери только и делали, что мучили своих детей этим «за что»! Ты, Кать, встряхнулась бы как-то, мысли в другую сторону направила… У тебя ведь еще сын есть, между прочим. Никиткой зовут. Забыла?
– Да ну тебя, Оль, с твоими издевками…
– А как он, кстати, в Англии с молодой женой поживает?
– Да ничего…
– Никого еще не родили?