– О, папа, ты говоришь нарочно, ты шутишь?
– Нет, Гарри, я говорю совершенно серьезно. Мне стыдно за тех людей, которые должны бы иначе понимать дело. Выборы очень серьезная вещь, – по крайней мере я рассуждаю, что так должно быть; человек обязан, подавая голос, слушаться совести и не мешать соседу поступать так же.
Наконец настал день выборов.
Немало работы досталось Джери и мне. Сначала мы возили толстого господина с одышкой; он велел отвезти себя на станцию железной дороги. Потом нас позвали господа, которым надо было ехать в Риджентспарк; после чего пришлось посадить в одном из переулков боязливую старушку, собиравшуюся в банк; в банке мы ждали ее, и когда отвезли ее домой, то увидали краснощекого господина со связкой бумаг, спешившего занять наш экипаж. Он только крикнул:
– Боу-стрит, в полицейский участок. Скорее!
И мы с ним помчались. Сделав еще два конца, мы вернулись к нашей бирже, где не оказалось ни одного из извозчиков. Всех разобрали нарасхват. Джери повесил мне на шею мешок с овсом и сказал:
– В такие дни, Джек, надо уж как-нибудь поесть, пока есть свободная минута.
Я принялся с удовольствием за свой овес, в который были подмешаны толченые отруби, что я очень любил. Мой добрый хозяин всегда подумает о своей лошади! Как не служить усердно такому хозяину? Пока я наслаждался овсом, он, стоя подле меня, ел пирог с мясом, который ему дала на дорогу Полли. На улицах была необыкновенная суматоха: экипажи всех сортов с разными цветами кандидатов на вывесках мчались сквозь толпу народа, по-видимому, не считая жизнь людей и целость их членов за что-нибудь важное. Двух человек, из них одну женщину, свалили с ног. Нам, лошадям, досталось в этот день, но о нас не думали те, кто сидел в экипажах. Они высовывались в окна и неистово что-то кричали, когда встречались с единомышленниками. Я раньше не видал выборов и не желал бы видеть их во второй раз.
Мы с хозяином не успели еще как следует поесть, когда на нашей улице показалась молодая женщина с довольно большим ребенком на руках. Она озиралась то и дело по сторонам и глядела растерянно. Наконец, она подошла к Джери и спросила у него, как дойти до больницы Святого Фомы, далеко ли дотуда. Она сказала, что сегодня только приехала из своего села в телеге, на которой крестьяне возят овощи и другие деревенские произведения в город на базар. Приезжая ничего не слыхала про выборы и Лондон совсем не знала. Ей дали билет для помещения больного мальчика в больницу, вот она и поехала. Ребенок плакал тихо и жалобно.
– Бедный малютка! – сказала мать. – Он так страдает. Ходить он совсем не может, хотя ему уже четыре года; но доктор сказал, что его могут поставить на ноги в больнице. Далеко ли это отсюда?
– Что вы вздумали, голубушка! – возразил Джери. – Немыслимо вам идти с тяжелым ребенком на руках так далеко и в этой толкотне. До больницы будет четыре мили.
– Дитя, правда, не легкое, – сказала молодая женщина, – но я сильная. Если б мне дорогу узнать, – я бы, кажется, дошла. Пожалуйста, научите меня, как идти.
– Вы не можете дойти, повторяю вам, – отвечал Джери, – вас толкнут, вы можете упасть, а ребенка задавят. Слушайте меня: садитесь в мой экипаж, и я вас благополучно доставлю в больницу. Смотрите, дождь сейчас пойдет.
– Нет, благодарю вас, я не могу согласиться на ваше предложение. Мне нечем заплатить. У меня ровно столько денег, сколько мне нужно на обратный путь. Прошу вас, укажите мне дорогу в больницу.
– Вот что я вам скажу, голубушка, – настаивал Джери, – у меня дома есть жена и дети; я знаю, что такое чувство отца, а потому говорю вам: садитесь и поедемте, ничего я с вас не возьму. Мне было бы стыдно за самого себя, если б я позволил женщине с ребенком идти в такую давку так далеко.
– Да благословит вас Господь! – сказала женщина и расплакалась.
– Ну-ну, милая, полно печалиться! Мы сейчас доедем туда. Я вам помогу сесть в экипаж.
Пока он отворял дверцы, какие-то два господина с цветными лентами на шляпах и в петличках подбежали к нам и закричали:
– Извозчик, скорее вези нас!
– Занят, – отвечал Джери.
Но они, не слушая его, вошли в коляску.
Джери посмотрел на них со строгим видом.
– Я сказал вам, господа, что экипаж занят вон той дамой.
– Вот так дама! – воскликнул один из непрошеных седоков. – Она может подождать, а у нас важное дело. Впрочем, толковать нечего: мы первые сели, значит, за нами экипаж, и мы не выйдем.
– Как угодно, я подожду, пока вы захотите выйти, господа. Извольте отдохнуть.
С этими словами Джери лукаво усмехнулся, затворил дверцы и отошел от экипажа. Подойдя к молодой женщине, он сказал ей, смеясь:
– Не беспокойтесь, они скоро уйдут.
И действительно, они скоро ушли, убедившись, что Джери серьезно решил не везти их. Но, выходя из экипажа, они наградили его очень грубой бранью, посмотрели номер и пригрозили ему участком.
После этой задержки мы поспешили боковыми улицами к больнице. Джери позвонил у главного подъезда и помог молодой женщине сойти.
– Тысячу раз благодарю вас, – сказала она. – Я никогда не добралась бы сюда одна.
– Очень рад, и дай бог малютке поправиться, – отвечал Джери.
Потом он потрепал меня ласково по шее, что было всегда доказательством его отличного настроения.
Дождь усилился тем временем. Мы только что стали отъезжать от крыльца больницы, как кто-то крикнул:
– Извозчик!
Мы остановились: по лестнице спускалась дама. Она откинула вуаль, и Джери тотчас узнал в ней госпожу, давно знавшую его жену.
– Баркер, – обратилась она к нему, – это вы? Я рада, что встретила вас. Мне как раз нужен добрый человек, который довез бы меня на станцию Паддингтон. В этой стороне совсем нет извозчиков.
– Почту за большую честь, сударыня, служить вам, – отвечал Джери. – Как я рад, что случилось мне быть здесь в то самое время, когда вам нужен извозчик!
– А пока мы едем, – времени у нас довольно, и спешить нечего, – вы мне расскажете про Полли и детей, – сказала госпожа.
Мы приехали рано на железную дорогу. Госпожа, которая оказалась прежней хозяйкой Полли, стояла еще некоторое время под крышей подъезда и разговаривала с Джери.
– Как вы переносите езду зимой? – спросила она между прочим у Джери. – Полли говорила мне, что она в прошлом году беспокоилась за ваше здоровье.
– Да, сударыня, потому что у меня был скверный кашель, затянувшийся до теплой погоды. Когда я поздно возвращаюсь домой, жена всегда беспокоится за меня. Наша служба такая, что нельзя разбирать погоду и время, и, конечно, это тяжело отзывается на здоровье. Но, благодаря Бога, живем помаленьку. Если б мне пришлось расстаться с моими лошадками, я бы затосковал. Уж с детства привычка есть к этому делу. Вряд ли я мог бы успешно взяться за другое.