– И вы убедились…
– Да вот, несколько снимков уже передо мной. И что же я здесь вижу, други мои походные? Это же, в самом деле, настоящее побоище. Такое впечатление, что ни один снаряд не пропал зря.
– А зачем ему пропадать зря? Мы свои снаряды, товарищ подполковник, ценим.
– Поэтому я так и сказал в штабе оборонительного района: «Други мои походные, этого офицера давно следовало повысить в звании, наградить самым высоким орденом и назначить командиром полка морской пехоты, а то и командиром бригады».
– Но в штабе, – молвил Гродов, – благоразумно ответили, что ни с чинами, ни с наградами спешить не стоит, потому как зазнается, тем более что свободных полков, а тем более бригад, в оборонительном районе, увы, пока что нет.
– Там сказали, что к званию майора ты уже представлен, и вопрос этот командующим флотом уже вроде бы решен. Поздравлять, други мои походные, пока не решусь, ибо плохая примета. Но понимаю, что за орденом дело тоже не станет. А командовать полком тебе, скорее всего, выпадет уже во время обороны Севастополя или в боях на Кавказе. Что скажешь, комендор степей приморских?
– «Странные вести доходят до слуха моего, други мои походные», – вот что я скажу вам в ответ.
40
На следующий день устраивать психические атаки румынское командование уже не рисковало, но, несмотря на огонь береговой батареи, небольшие подразделения противника все упорнее въедались в ослабленную, поредевшую оборону Восточного сектора, заставляя морских пехотинцев, пограничников и остатки ополчения отходить все дальше к морю. Особенно упорствовали группы немецких автоматчиков, которые в нескольких местах просочились сквозь основную линию обороны и теперь зарывались в землю, создавая опасные очаги сопротивления.
Было заметно, что они, как и румыны, нацеливались на Новую Дофиновку, расположенную у самой перемычки между Большим Аджалыкским лиманом и морем и после захвата которой береговая батарея неминуемо должна была оказаться полностью блокированной с суши.
Поздним вечером, прежде чем оставить Шицли, полковник Осипов лично позвонил Гродову, чтобы с грустью в голосе известить:
– Все, комбат, кажется, отвоевались.
– То есть?.. – встревожился Гродов.
– Хутор вновь приходится оставлять. И на сей раз – окончательно.
У комбата отлегло от сердца.
– Свое «отвоевались», товарищ полковник, вы произнесли таким тоном, словно уже оказались в окружении.
– К этому все идет.
– Мы не первый раз оставляем этот хутор, так что рано или поздно вернем его себе.
– Мне тоже так казалось: целые города оставляем, а здесь какой-то хутор, от которого давно осталось одно название. Но, оказывается, тут вопрос принципа. Если бы мы все и всегда сражались так, как сражались за этот хуторок, возможно, ни одного города не сдали бы.
– Вот и я говорю, что как минимум сутки еще продержитесь. Пусть ваши корректировочные посты укажут места скопления противника. Как вы знаете, там у меня ориентиры давно пристреляны.
– Теперь это уже бессмысленно, комбат. У румын четырехкратное преимущество в живой силе, не говоря уже о технике. Теперь их скопление – везде. К тому же хутор оказался на выступе обороны, и, чтобы его удерживать, придется перебрасывать крупные подкрепления. Откуда они у меня? Разве что подразделения с других участков, что тут же будет замечено противником. Но, как ты понимаешь, дело даже не в этом…
– Понимаю: если подкреплений не последует, буквально через час хутор окажется в окружении вместе с вашим штабом.
– Главная цель румын на этом участке – твоя батарея. Не зря же захватчики воспринимают хутор как ключ к ее обороне. Так оно в действительности и есть.
– Вы готовы перенести свой командный пункт на батарею? Возражений не последует. Места у нас хватит.
– Ты же понимаешь, что это было бы тактически и даже политически неграмотно. Комполка со всем штабом спрятался в подземелье, оставив бойцов в открытой степи…
– Лично я никогда на такое не решился бы, – признал его правоту Гродов, – но обязан был поинтересоваться. Предвижу, что на самом деле вы перебазируетесь на восточный берег лимана, в район Новой Дофиновки.
– Откуда в случае необходимости легко отойти на западный берег. Причем уходим сейчас, иначе потом уже не сможем оторваться от противника и занять оборону.
– Потом уже отрываться будет трудно, согласен.
– Говоря с тобой, комбат, я как бы отвожу душу, потому что только ты меня по-настоящему понимаешь. Жаль, что ты сидишь на КП батареи, а не в штабе оборонительного района.
Гродов и сам давно заметил, что каждый разговор с ним в сознании полковника предстает чем-то большим, нежели просто разговор с коллегой. Однако понимал капитан и то, что, если бы он служил в штабе базы или оборонительного района, то и взгляды на события, происходившие в их секторе обороны и в расположении полка, были бы совершенно иными. Но ведь и сам Осипов наверняка понимает это.
С потерей хутора Шицли, долго остававшегося основным опорным пунктом на северном участке сектора, батарея настолько реально оказалась под угрозой окружения и захвата, что надо было что-то предпринимать. Чтобы хоть как-то подстраховаться, большую часть своего гарнизона, кроме огневиков, капитан отправил в цепь, создав, таким образом, два пункта круговой обороны – вокруг огневого взвода главного калибра и вокруг центрального командного пункта. В этом же круговом оцеплении оказались и предельно врытые в землю и замаскированные противотанковые орудия и минометы.
Еще один опорный пункт комбат создал на полпути между двумя кругами обороны. Основу его составили пулеметная спарка, трехорудийный взвод «сорокапяток» и миномет, прикрытые взводом морской пехоты из отряда Денщикова. Расположенный на гребне долины с небольшой возвышенностью в центре, этот пункт со врытыми в землю и хорошо замаскированными орудиями и двумя пулеметными дотами обязан был преграждать путь тем румынам, которые бы хотели окончательно расчленить оборону батареи. Кроме того, его гарнизон мог поддерживать огнем как северный, так и южный пункты обороны, при том что оба они точно так же могли поддерживать его.
В этом, центральном, опорном пункте Гродов задержался немного дольше, чем в южном и северном. Отказавшись от сплошной линии обороны, которая растянулась бы как минимум на два с половиной километра, комбат, таким образом, сумел уплотнить опорные узлы, сделав их более мобильными, а значит, и стойкими. А еще он обратил внимание, что в этом месте склон неширокой долины состоит из каменных выступов, свидетельствовавших, что они соединены с подземным скальным массивом катакомб, и тут же вызвал к себе двух батарейных минеров. Вместе они определили два места, которые с помощью небольших зарядов тола можно было углубить и расширить, не нарушая при этом мощные каменные карнизы. Ночью эти два грота могли служить бойцам блиндажами, а во время вражеских бомбардировок и артналетов их вполне можно было использовать в качестве бомбоубежищ. Причем к работам нужно было приступать немедленно.